Читать «Эпигон Джорджа Борроу» онлайн - страница 7
Артур Конан Дойл
— Почему ты не предупредила меня, Генриетта? — спросил я.
— Да не успела я, — рассердилась она. — А вы — вы-то почему такой лопух, что повернулись к нему спиной?
Оборванец наконец добежал до того места, где стояли мы с Генриеттой, увлеченные беседой. Не буду пытаться дословно передать его речь — я заметил, что наставник, вместо того, чтобы «густо прописывать» диалект, предпочитает время от времени вкраплять в речь своих героев словечки, характеризующие их манеру говорить. Ограничусь лишь тем, что замечу: человек из табора был столь же прям и нелицемерен, как англосаксы, которые, — это совершенно недвусмысленно отмечено у достопочтенного Беды, — не стесняясь, называли своих предводителей Хенгист и Хорса[6] — одно из этих слов изначально значит жеребец, а другое — кобыла.
— За что это он вас? — спросил меня человек из табора. Одет он был в невообразимо поношенное тряпье. Крепкого сложения, лицо вытянутое, загорелое. В руке оборванец сжимал увесистую дубовую палку. Голос у него был хриплый и грубый, как у всех, кто живет на открытом воздухе.
— Этот тип вас ударил, — повторил он. — За что он вас пнул?
— Он сам напросился, — буркнула Генриетта.
— Напросился? Как напросился? — не понял человек из табора.
— Так. Сам просил, чтобы тот его ударил. Дал ему за это монету.
Оборванец, казалось, был в недоумении.
— Послушайте, господин, — пробормотал он. — Коль вы собираете пинки — так я могу постараться для вас за полцены.
— Он застал меня врасплох, — объяснил я.
— А что вы еще хотели от этого типа — как-никак, вы сбили с него шляпу. — усмехнулась девица.
К этому моменту я наконец смог выпрямиться, используя дубовую балку перелаза как подспорье. Процитировав несколько строк китайского поэта Ло-тун-ана, говорившего, что сколь ни силен был удар, всегда можно представить удар того хуже, я огляделся в поисках пальто — однако его нигде не было видно.
— Генриетта, — спросил я, — что ты сделала с моим пальто?
— Эй, господин, полегче насчет Генриетты, слышите, — вспылил вдруг оборванец из табора. — Эта женщина — моя жена. Кто дал вам право звать ее Генриеттой?!
Я поспешил уверить ревнивца, что в мыслях не имел ничего непочтительного или оскорбительного для его супруги.
— Я-то полагал, будто она — всего лишь девица — из тех, что на все горазды, — сказал я, — а обычаи кочевого народа всегда были для меня священны.
— Начисто рехнулся, — пробормотала Генриетта.
— Как-нибудь я бы мог прийти в ваш табор в лощине и прочесть вам книгу наставника, посвященную вашему кочевому народу.
— Какому еще кочевому народу? — проворчал мужчина.
Я. Кочевым народом называют цыган.
Мужчина. Мы-то не цыгане.
Я. А кто же вы тогда?
Мужчина, Сезонные рабочие.
Я