Читать «Сто двадцать километров до железной дороги» онлайн - страница 58

Дед Гришка снисходительно посмеялся моему приключению:

— На тот снег можно ступать, Андрий, поверх которого вода идет. Раз вода поверху — значит, под низом лед.

Дед, как и я, был в хорошем настроении. Красно-бурая кожа его лица и шеи, обожженная всеми летними и зимними загарами, казалась загоревшей только сегодня, так ярко — где оно было до сих пор? — светило солнце.

Дед прорубал через весь двор канавку вниз к огороду — готовил сток для воды. Работал он в плотно застегнутой стеганке, аккуратно сглаживал ледяные стенки канавки и вообще будто бы и не обращал внимания на солнечные искры, которые сам же высекал изо льда. Но когда во двор вышла Алинка, он вдруг с неуверенностью и смущением человека, берущегося не за свое дело, сказал ей:

— Бачь: идет весна-красна с плугами да с боронами. — Взглянул на меня и добавил: — Раньше так говорили. А теперь надо говорить: «Идет весна-красна с комбайнами и тракторами».

Это было что-то новенькое!

Прежде чем опять взяться за лопату, дед с коротким смешком мне посулил:

— Завтра ты, Андрий в школу не попадешь. Воды богато. То Галина у нас стояла, так она с нашей Валентиной, пока вода не спала, в школе жила. В учительской ночевала. Девчата!.. Вот директор была! Хоть и девка. Не то, что этот… Не той, не умный вин.

Это тоже было что-то новенькое!

Вышла во двор хозяйка. Рассеянно посмотрела на нас. Задумчиво спросила саму себя:

— И чего це так много воды? Снег тает, да? — Потом спросила меня: — Андрий, ты через ричку йшов. Богато у рички воды? Перейти ж нельзя?

Ей нужно было, чтоб нельзя.

Вода в речке шла поверх льда, но перейти было можно. Я сказал об этом.

— Эгей ж, — рассеянно кивнула хозяйка.

Она не хотела идти к Валентине. Каждый день хозяйка ходила помогать по хозяйству беременной дочери, а ходить ей не хотелось. Возвращаясь от Валентины, хозяйка рассказывала, как она ругалась с Семеном — Семен сидел дома, у него гноилась рана на ноге, — передразнивала его и каждый раз жалела: вот этого я ему не сказала, и это забыла, да надо было еще вот что сказать.

На этот раз хозяйка бы не пошла, если бы к нам не заявилась сама Валентина. Она пришла в высоких резиновых сапогах, в легком плаще, с длинной палкой в руках — щупала перед собой дорогу.

— Жарко, — объяснила она свой чрезмерно легкий плащ, легкую косынку. — Тяжко.

Живот у нее уже был очень велик для таких опасных походов.

— Мамо, — сказала она, — ходимьте до нас. Я Семена в больницу отправляю, в райцентр. А то завтра дороги не будет.

— Когда ты сама в больницу ляжешь? — спросил я (в хуторе родильного дома нет, роженицы дня за четыре до родов должны ложиться в районную больницу).

— Я считаю, мне еще месяц, — сказала Валентина.

Всю ночь в степи что-то оседало, булькало. Когда я утром вышел из хаты, мне показалось, что не снег в степи стаял, а осела, растаяла сама степь — так опал и снизился холм, у подножия которого стояла наша хата. Что-то сделалось и с воздухом над степью. За ночь в нем появились влажность и какая-то радостная гулкость, какие бывают в воздухе над большими водными пространствами. И звуки этот воздух проводил совсем не степные — резкие, похожие на скрип несмазанных лодочных уключин.