Читать «Татьяна Онегина» онлайн - страница 10

- Он мне из Оксфорда писал по-английски,- продолжала Татьяна.- А я по-английски ни бум-бум. Дай, думаю, схожу в храм Божий. И пошла в церковь неподалеку. Хочу перекреститься на иконы, а меня оттуда чуть ли не метлой церковь-то оказалась старообрядческая. Пошла в другую. И так хорошо мне там стало - лампадки чадят да не гаснут, скамеечки стоят, чтоб все, а не только старики и калеки присесть могли. Чтоб и те, значит, у кого душа покалеченная, падшая. Только присесть... Вот я и присела и до сих пор сижу. Да и не только сижу - работаю, молюсь вместе с другими. И подступила я к такому пределу, когда передо мной открылось одно особое место - церковного старосты. Все к этому шло, и мне даже уже обещали. А взяли другую, пришлую какую-то. И так обидно мне стало! Долго, помню, обижалась. Вот однажды стою на выходе из автобуса, задумалась как-то, а народу кругом тьма. Еле продралась - и на ступеньку, не вышла, а прямо выпала из автобуса. И вдруг чувствую - что-то с моих плеч как свалилось, будто я платье на той остановке сбросила и стою теперь голая. Я через эту упавшую одежду ногами переступила - и пошла. И так хорошо, так легко мне стало! Тогда-то я и поняла, что такое - падёт и не разобьётся...

В ее глазах что-то плеснуло, но не выплыло наружу. Да и какая ей была польза в моем одобрении или сочувствии! Каким словом могла я отметить факт личного ее спасения? Разве что обозначить факт новой одежды с чужого плеча подарить, откупиться... или рассказать в ответ такую же историю. Поделиться благодатью.

И я открыла было рот. Но меня вовремя остановил какой-то лишний звук.

Над чайной чашкой, с трещиной крест-накрест, кружилась оса. Откуда бы ей взяться под конец зимы, непонятно, но она жужжала и кружилась. Татьяна машинально помахала рукой возле лица, отгоняя острое полосатое тельце.

- Восстановление падшего естества состоит в восстановлении гармонии в человеке. Душа должна находиться в постоянном восхищении, пить сладкие, как мед, капли любви, веры, надежды... Наде-ж-ж...

К стыду своему, я уже не слушала, а с усилием бокового зрения следила где-то там, по другую сторону зимы, гаснет золото дня, становясь червонно-тусклым, и уходящим, и святым, о чем я буду вспоминать как о вчерашнем счастье и, может быть, увижу завтра. Я прислушивалась к дальнему шуму воды, угадывая движение песков, рождавших все новые и новые водовороты в нашей узенькой, хитрой речке Истре, и металлический шелест серебристых ив по берегам неширокого потока, над которым, глядясь в быстрые воды, росли и ширились дворцы с помойками, мелькал среди строительного мусора огненно-красный заяц, а над всей этой нашей местностью с теремами и церквами, над человеческими бытовками в темнеющих просветах карьера звонили-перезванивались колокола и колокольцы, заставляя смиренно притихнуть в чьем-то отражающем зеркале обе наши, пьющие чай фигурки. Меня - с моим "Онегиным", Татья