Читать «Голос зовущего» онлайн - страница 23

Но Карлсон сообразил: господин разглядывает их отражение в витринах. Так что господин мог оказаться подпольщиком или агентом охранки; в том и другом случае наблюдение следовало прекратить, так и не выяснив, какие цветы в петлице его сюртука. Карлсон настаивал, что колокольчики, а товарищ утверждал, что васильки.

Они расстались, и тут грянул гром, полил дождь. Прохожие торопились укрыться кто куда.

Карлсон тоже решил переждать дождь, он толкнув железную калитку и очутился в подворотне. Это был один из новых домов с броским фасадом и, наверно, удобными квартирами, выходившими на солнечную сторону, а за фасадом тянулись два крыла, куда никогда не заглядывало солнце. Верхняя часть подворотни была забрана витражом, с него на Карлсона мечтательно взирала супружеская пара - домовладельцы, не иначе, благонамеренные граждане, запечатленные художником, должно быть, с большой долей сходства. Граждане домовладельцы, капиталовладельцы смотрели на него с немым укором, словно говоря:

"Ну, чего ты, парень, бесишься! Жизнь прекрасна!

Полюбуйся, какой домик мы отгрохали, и еще, бог даст, выстроим, и жизнь станет еще прекраснее. Мы на тебя зла не держим, кровь тебе не портим, вот и ты нам жить не мешай!"

В ту пору Рига усиленно застраивалась. Ежегодно возводились десятки больших зданий, сотни домов поменьше. Город, словно спрут, вытягивал щупальца магистралей и улиц к зеленым предместьям. Карлсон не мог подавить в себе мысли, что город - живой организм. Что ж, расти, украшайся, милый, думал он, и пусть тебе поможет благодатный дождь, а вырастешь большим, мы тебя перестроим, да будет так, аминь!

Все, что рождается, растет, развивается, достигает зрелости, затем стареет, распадается, превращается в прах. Для истории это дело обычное, любая держава развивается по тем же законам, что и человек. Вот и царизм после русско-японской войны захромал на одну ногу, теперь ковыляет к закату, в непомерном высокомерии и чванливости напоследок растаптывая многие тысячи человеческих жизней.

страшным будет тот миг, когда, корчась в предсмертных судорогах, рухнет поверженный колосс, через континенты - Европу и Азию - рухнет и разлетится в прах.

Прекрасным будет тот миг, когда новое государство восстанет из пепла.

Карлсон детально изучил науку конспирации.

Иногда он часами бродил по аллеям и паркам, где обычно фланируют богачи и бездельники, наблюдая выражения их лиц, походку, жесты, манеру разговаривать, изучал их костюмы, туфли, сорочки, каким узлом завязывают галстук, как приподнимают шляпу в приветствии. Ничуть не хуже записных франтов наловчился он помахивать тросточкой, носить в глазу монокль и стригся тоже по моде. Он проштудировал руководства по хорошему тону, научившись корректно и в меру банально вести себя с дамами. Он знал, как держит себя баронский отпрыск, как одевается начинающий землемер и как на станции с жандармом разговаривает сын богатого заводчика. Внушительным движением пальца умел он подозвать к себе стоящего на посту городового и потребовать каких-нибудь разъяснений. В бессонные ночи Карлсон изучал немецкий и русский языки, пока не заговорил на них свободно. Несколько фраз он мог произнести по-французски: сказанные к месту и вовремя, они производили впечатление, что человек владеет и этим языком. Сам он считал, что ему еще далеко до настоящего революционера, но усвоенные навыки конспирации помогали ему благополучно выходить из довольно рискованных ситуаций, которые в другом случае могли бы обернуться провалом. Он не строил иллюзий в отношении царского режима, он знал, царизм - это коварная, громоздкая, безжалостная машина, перемоловшая не одного восторженного юношу, знал, что, если ему не удастся во всей полноте развить в себе нужные качества, он может ошибиться в выборе товарища или потерять связь с партией, тогда, может статься, машина эта перемелет и его. Пока же он был одно целое с партией, делал общее с нею дело, он был непобедим. Это он сознавал совершенно отчетливо, и тем объяснялись его удивительное хладнокровие, трезвый рассудок, выручавшие Карлсона в решающие моменты.