Читать «Красная Бурда (сборник 1997-98 годов)» онлайн - страница 39

HЕ – отрицательно заряженная элементарная частица русской речи. Несмотря на элементарность, H. не всегда понимается людьми, особенно мужчины не понимают ее, когда эта частица испускается женщинами.

HЕГР – человеческая раса, в которой собраны все негативные качества человека, вплоть до цвета кожи.

HЕКРОЛОГИЯ – наука, изучающая жизнь человека после того, как он умрет.

HЕПАРHОКОПЫТHОЕ – животное с нечетным числом копыт. (Число копыт определяется формулой: к = 2n + 1, где n = 0, 1, 2, 3…)

HИЗКИЙ – подлый невысокий (поступок, человек).

HИКОЛАЙ – царь, любивший рассчитаться на первый-второй. По нек. данным расчет окончен.

HИКОH – знаменитый церковнославянский фотоаппарат, производимый в настоящее время в Японии по древнерусской лицензии.

HИМБ – предупреждающий дорожный знак в виде бледно-золотого круга, диаметром около 90 см. Означает, что проезжую часть в этом месте часто пересекают святые, и водитель должен быть осторожнее и набожнее.

HУДИЗМ – самое передовое учение, показывающее неприкрытую сущность чего-либо буржуазного. «Нудизм – есть подлинное разоблачение, беспощадное срывание всех и всяческих плавок с купающейся в роскоши буржуазии!» (В. И. Ленин. «Кто такие нудисты и чем они пугают социал-демократов»)

HУHЧАКИ – легкие и удобные дубинки народной войны пр-ва Японии.

«Красная бурда» 05 марта 1998 г.

Эдуард ДВОРКИH

ПРОМЕТЕИ

Отрывок из романа «Идущие на убыль»

Снова пришлось переехать, на сей раз по причине нетривиальной.

Случилось на Волхонский переулок нашествие дятлов.

Великий Композитор садился за рояль, смахивал платочком пыль с клавишей, настраивался внутренне, притопывал ногой, чтобы поймать ритм – и тут же прилетали дятлы, цеплялись коготками за раму и гулко долбили по дереву, сминая всю ритмическую основу к чертовой матери!… Уже и переплеты чем только ни мазали, и духовое ружье напрокат брали, и по-хорошему разными способами пробовали – впустую!… Плюнули, махнули рукой, позвали ломовиков. Переехали на Арбат, в Толстовский переулок.

Домовладелец Казимир Олтаржевский, большой меломан и филантроп, узнал, что новый квартиросъемщик пишет музыку и на радостях подарил Александру Николаевичу целую поленницу дров. Не привыкший оставаться в долгу, Скрябин порылся в партитурах и посвятил меценату свою лучшую, Седьмую сонату – «Белую мессу».

– Теперь это будет называться «Белая месса Олтаржевского», – промокая чернила, сказал Скрябин и протянул ноты польщенному шляхтичу.

Дрова пришлись ко двору.

Погода переменилась.

Аллегорическая аморфная дама, бесстыдно возлежавшая за окнами, более не пыталась никого соблазнить своим обнаженным увядающим телом, крашеными желтыми волосами и затуманенным меланхолическим взором – отбросив псевдоромантическую маску, она обратилась в растрепанную полубезумную старуху, норовившую, чуть что, наброситься, плюнуть в лицо, вылить ушат грязи, просунуть под одежду бесцеремонные ледяные ладони…

Он берег себя и на улицу не выходил. А когда становилось холодно в комнатах, появлялся дворник Хисамутдинов, косил влажным глазом, ссыпал на железный лист аккуратно наколотые полешки, доставал из фартука берестяную грамоту. Камин струил живительное тепло. Великий Композитор подходил к роялю, рождал что-то страстное, трепещущее, могутное.