Читать «Конный пешему товарищ» онлайн - страница 2

Какой-то валацуга, непотребный оборванец, у забора стоит, на поросенка смотрит. И то сказать: забавный поросенок - молодой, а сала как у старого. Способный, значит. Тут надо бы его хватать и убегать, а оборванец смотрит. Должно быть, очумел от голода. Эх, думает бывший солдат, пропадет человек! 'Подошел он к нему, по сторонам покосился и шепчет:

- Ну, чего смотришь? Дерзай!

- Как дерзать?

- А хотя бы вот так! - Балазей поросенка за нежное ухо берет и от земли отрывает.

Поросенок от подобной лихости речи лишился, молчит. Валацуга говорит:

- Зачем ты его так?

- Как зачем? Откушаем. Аида за мной! - и побежал солдат рысцой к околице.

Валацуга его догоняет, срамит:

- Брось поросенка! Нечестно, неправедно это! - и за рубаху хватает, вот-вот разорвет...

Остановился Балазей, презрительно на валацугу глянул и только отвечать...

Как поросенок осмелел и поднял дикий ор. На ор враз по всему селению калитки заскрипели, людишки показались - кто с топором, кто с вилами. Ведь до чего безобразный народ! Когда Балазей на дуде убивался, так ни один с печки не слез, зато презренный поросячий визг всех на ноги поднял!

Но это мы сейчас пространно рассуждаем, а тогда Балазею не до разговоров было: жизнь или смерть решались. Так что схватил он трофей - и бежать. Валацуга за ним.

Ушли без потерь. Забежали в ближний лес, развели костер, поросенка порешили, сели ужинать...

Нет, на самом деле все куда труднее было. Забежали они, отдышались, Балазей из-за голенища штык достал... А валацуга его за руку хватает, кричит:

- Не позволю! Он краденый!

Тут хотел Балазей... Нет, не стал. Вместе ж крали! Штык опустил и говорит:

- Какой же он краденый? Он купленный!

- Как это купленный? Когда?

- А по дороге. Я им дуду, они мне поросенка. Справедливо?

Посмотрел валацуга, и точно: нет дуды. Балазей ее, видать, дорогой обронил. Ну вот, а я сказал, что без потерь ушли. Хорошая была дуда - в ней парабор на восемь дыр и пищик индюши-ный...

А валацуга:

- Что дуда! Может, им поросенок нужнее.

- Э! - говорит Балазей. - Плохо ты о людях думаешь. Народ всегда к веселью тянется. А это что? Свинья она и есть свинья! - и жахнул штыком в поросячье сердце.

И вот сидят они, едят... Нет, валацуга не ест, только слюни глотает. Он терпит. Блаженный! Бывший солдат на него посмотрел, подмигнул, облизнулся, потом говорит:

- Думаешь, я от рождения такой кровожадный? Отнюдь. Я в юные годы столь ласковый был, что меня в сарафан обряжали. Потом... настали взрослые года, забрили мой высокий лоб; служить отправили. Там каждый день, бывало, еще солнце не взошло, уже кричат: "Подымись! Становись! Глаза направо! Не дышать!" Ну и не дышим. До обеда. Потом болтухи перехватим и начинаем ружейный артикул...

И замолчал Балазей, опечалился. Грустно, досадно, обидно ему! Все годы его горькие, все шомполами битые, голодные, холодные, злые, бродячие тьфу!

А еще валацуга прибавил: