Читать «Большая Советская Энциклопедия (ИМ)» онлайн - страница 52
БСЭ БСЭ
Скачкообразно шло в России формирование финансового капитала. Акционерные банки, занимавшие до начала 80-х гг. 19 в. второстепенное место в кредитной системе, к концу 19 в. превратились в сравнительно крупную и резко централизованную силу (см.
1-я мировая война 1914—18 дала резкий толчок комбинированию производства, сращиванию промышленного капитала с банковским. Особенно существенным был сдвиг в сторону перерастания частного капитализма, с одной стороны, и государственного капитализма — с другой, в государственно-монополистический капитализм. Итогом явилось быстрое формирование финансовой олигархии, овладевавшей командными позициями в экономике страны. К 1914 в состав финансово-капиталистических групп разнородных предприятий, связанных с 8 крупнейшими банками, входило около 12% всех акционерных предприятий (без железной дороги и самих банков) с 35% основного капитала, а к 1917 — соответственно 18% и 42%. В свою очередь, разбогатевший на военных поставках, товарном голоде и инфляции крупный торгово-промышленный капитал также перерастал в промышленно-банковский (концерны Стахеева, Второва, Ярошинского и др.). Однако И. как всероссийская система полностью ещё не сложился к моменту, когда пролетарская революция положила ему конец.
Важнейшая особенность И. в России — взаимопроникновение высших форм капитализма и докапиталистических укладов — имела весьма противоречивые последствия. Пережитки крепостничества сужали базу роста монополий, а сохранение за помещиками решающих позиций в управлении ущемляло политические и правовые интересы всех групп буржуазии. Но эти же факторы облегчали установление господства крупного капитала на внутрироссийском рынке, резко, а главное устойчиво, ограничивая сферу конкуренции. Кроме влияния экономической политики в узком и широком смысле (привилегии сравнительно небольшой группы предприятий и банков, бюрократическое «регулирование» всей предпринимательской деятельности), существовало более активное — косвенное влияние крепостничества. В этом направлении действовал прежде всего сложный механизм использования и перераспределения внутренних накоплений страны. Относительная недостаточность их усугублялась отвлечением огромной доли в пользу царизма и помещиков: государственные займы на непроизводительные «общие нужды» вместе с ипотечным кредитом забирали с денежного рынка 70% средств в 1900 и 68% — в 1914. Значительная, хотя и трудно учитываемая часть накоплений удерживалась в сфере торгово-ростовщического капитала, высокая доходность которого была производной, в первую очередь, от крепостнической кабалы в деревне. Общим следствием было ограничение притока капиталов в промышленность. Но тем легче было промышленным и банковым монополиям перераспределить эти средства в свою пользу. В результате реальная власть финансового капитала оказывалась значительно больше его производственной мощи. Условия же полукрепостнического строя открывали особенно большие возможности для эксплуатации пролетариата и мелких производителей. Эта «,,русская“ сверхприбыль», как называл её В. И. Ленин, доставалась крупному и отчасти среднему капиталу (см. там же, т. 22, с. 62). Но синдикаты и тресты и здесь неуклонно увеличивали свою долю с помощью монопольных цен на топливо, металл и др. сырьё, а горстка банков, обладавших сетью филиалов и посредников, достигала ещё большего результата, диктуя свои условия кредита массе «независимых» предприятий. Таким образом создавались предпосылки для раннего загнивания верхушки российского капитализма в условиях недозрелости капиталистического развития в целом. С этим связано парадоксальное, на первый взгляд, опережение российским И. финансового капитала передовых стран: так, уже с конца 19 в. монополии в России, как правило, осуществляли регулирование производства путём его ограничения и даже прямого сокращения. Несмотря на сравнительно высокие в начале 20 в. темпы промышленного роста, берёт верх тенденция к закреплению и усилению общей экономической отсталости страны уже не только на «чисто» крепостнической, но и на смешанной крепостническо-монополистической основе. Конкретно это обусловливалось также: непосредственным сращиванием финансового капитала с латифундиальной системой (к 1914 из более чем 40 млн. десятин земель, заложенных помещиками в банках, половина приходилась на долю частных банков); широкими масштабами личной унии дворянских и сановно-бюрократических верхов с крупным капиталом; специфической ролью помещичье-буржуазного предпринимательства, которое, с одной стороны, вело к расширению собственного хозяйства помещиков, ускоряло процесс капитализации сельского хозяйства и даже развитие монополий (сахарная промышленность), а с другой — открывало дополнительные возможности для интенсификации отработок и кабальной эксплуатации крестьянина-арендатора. Принципиально сходными были последствия проникновения И. в колониальные области Российской империи (Закавказье, Средняя Азия): лишь в небольшой степени способствуя развитию там производительных сил (добыча минерального сырья) и росту раннекапиталистических отношений, оно вело главным образом к усилению докапиталистических форм гнёта и неэквивалентного обмена. В результате всех этих процессов, протекавших в условиях революционного подъёма в России, сложился сначала консервативный, а затем агрессивно-контрреволюционный тип полубуржуазного помещика и капиталиста, связанного с казной. Наиболее ярко этот тип был представлен
