Читать «Ночное следствие» онлайн - страница 67

На другой день он не у меня, но у моей жены попросил разрешения осмотреть кладбище. Оно его особенно занимало. Он ходил туда несколько раз, вспоминал, а точнее, напоминал мне, словно вдалбливая в голову, что, например, вот здесь, под дубом, сиживал некогда Отто фон Бисмарк, когда он останавливался в замке проездом из имения фон Ортценов. Говорил о розарии, которого не мог найти, так как все завалило снегом. Розарий, конечно, был достопримечательностью: его коллекция включала очень редкие сорта роз… Молодой Фихте однажды здесь отдыхал и в письме к Гейзенау посвятил колбацким розам несколько строк.

Повторяю: он нагло вторгся в нашу тишину. Вел себя крайне активно, говорил без умолку, а вернее - все время навязывал нам себя в качестве рассказчика и безапелляционно заставлял слушать. Когда он только представлялся мне, то свою фамилию произнес очень громко. Я понял: он ждал, что я его переспрошу, и не без изумления, как он, видимо, рассчитывал. Я не сделал этого. И сразу у меня возникло ощущение, что он сюда прибыл не для того, чтобы поклониться могилам предков. Нет, я ни слова не сказал ему о себе. Не сказал, что являюсь внуком капитана Харта и Малгожаты Бакулы, сыном Матеуша Харта, который жил и умер поляком и поэтому предпочел польскую фамилию матери. Я не сказал ему, что отец мой погиб от рук фашистов в сорок четвертом, когда я сам сидел в немецком концлагере. Отец остался верен себе до конца, до последних дней своих он был поглощен неведомыми мне до сих пор конспиративными заботами…

Кольбатца не удивила моя фамилия. И на другой день, когда он настойчиво приставал с расспросами о судьбах былых владельцев замка, о последних Кольбатцах, с делами которых он был знаком - как меня уверял - только по печатным источникам, я понял, что для него, последнего из рода, вернее, из немецкой, германской линии Кольбатцев, для него моя фамилия не ассоциируется ни с каким моментом колбацкой истории.

Моя жена оказалась прозорливее меня. Она избегала его, хотела уехать в город. Даже начала просить меня, чтобы мы под каким-либо предлогом уехали вдвоем. И ее страх, поначалу непонятный, но чем дальше, тем более очевидный, постепенно загипнотизировал и меня. Он еще не пробыл в замке и суток, но мы уже поняли, что так дальше продолжаться не может.

Он за ней волочился. Повторяю: волочился. И употребляю этот глагол в дословном однозначном смысле. Утром, за завтраком, который нам подали в салоне, он взял ее руку, бережно, словно какой-то хрупкий предмет, и сказал: «Фрау Труда, вы же решительная девушка». Я не знал, тогда еще не знал, что скрывалось за этой банальной с виду фразой. Я старался проявлять терпимость. В конце концов он был здесь гостем, прежде всего гостем в родовом гнезде своих предков, и имел право говорить комплименты хозяевам, если даже им - в данном случае мне и моей жене - его любезности и не особенно нравились. Но она, Катажина, - я не называю свою жену Трудой, предпочитаю второе ее имя, звучание которого для меня более близко, - она после его любезности встала из-за стола и выбежала из комнаты.