Читать «Полная переделка» онлайн - страница 118

Зиновий Юрьев

Взрыв. Взрыв боли. Она царапает, сверлит и грызет его. Черноволосый крутит прижатую к коже сигару. Легкое потрескивание. Не может быть, чтобы он чувствовал запах горелого мяса. Не может быть ничего, кроме боли. В мире ничего нет, кроме боли. Мир велик, но боль еще больше. Непонятно, как она умещается в нем. Но мозг работает. Он все понимает. Он больше не может терпеть. Он напрягает все силы, но он привязан к стулу мастерски. Сейчас он кивнет, ему освободят руку, и он напишет шифр. И они убьют Язона. И прекратится боль. И не будет запаха горелого мяса. Боже, как люди ничего не понимают. Какое это счастье, когда нет боли! Все, все отдать, чтобы исчезла эта проклятая, рвущая его боль. Сейчас, наверное, она прекратится. Ведь прошло уже много времени. Не меньше получаса. Каллахэн давно ушел. Зачем же они мучают его. Пусть убьют, но не мучают.

— Вы еще ничего не надумали, мистер Берман? — спросил черноволосый и посмотрел на часы. — Еще десять минут…

Берман застонал. Он хотел застонать, но не мог. Он стонал мысленно. Всего три минуты прошло. Боже правый, зачем он растягивает пытки, ведь все равно он не выдержит. Прости, Язон. Прости. Слабый он человек. Всю жизнь был слабым. Как называла его Мери? Размазня. Размазня.

— Ну, долго еще мы будем играть в кошки-мышки? — спросил черноволосый. — Осталось девять минут.

— Дай-ка я ему тресну разочек…

— Обожди, Фрэнки. От твоей лапы он потеряет сознание. У тебя есть что-нибудь острое?

— Что именно?

— Ну, что-нибудь для ногтей.

— Может быть, перочинный нож? Тут есть маленькое лезвие.

Боже, боже, боже, боже, повторял Берман, я не хочу, чтобы они втыкали мне лезвие ножа под ногти. Дай мне силы кивнуть и написать им этот проклятый шифр. Боже, почему у меня нет сил кивнуть им? Это же так легко — кивнуть. Сколько раз я кивал головой за жизнь. Сто тысяч раз. Миллион раз. Боже, дай мне сил кивнуть и написать им шестизначное число. Девятьсот восемьдесят четыре сто пятнадцать.

Он почувствовал, как они схватили его левую руку. Нет, никогда он не переживет этого. Он попытался кивнуть, но не мог. Паралич, вот в чем дело — паралич. Он не может кивнуть головой. Да развяжите же, я вам все скажу. Он попытался выдернуть левую руку, но не мог.

— Фрэнки, держи его крепче, видишь, как он дергается, гнида.

Нет, нет, нет. Такой боли быть не может. Он кричал, но крик не выходил из него. Крик бился в нем, смешиваясь с чудовищной болью. Он пытался упасть на бок, вырвать руку, но они словно зажали его в тиски. И вдруг в кипящем хаосе боли и скопанного крика в нем родилось еще одно чувство. Ненависть. Она росла быстро, как облако после взрыва, заполняла его целиком. И странное дело, чем больше становилось это облако, тем тверже он знал, что не мог кивнуть не из-за паралича. Он не хотел кивнуть. Не кивнет он им. Он не хотел, чтобы они убили Язона. Он снова дернулся, пытаясь разорвать путы, вырваться из тисков. Удар. Что-то обрушилось на его лицо. Он начал проваливаться куда-то во мрак. Мрак был мягок и приветлив, потому что он уводил от боли.