Читать «Скандал в семействе Уопшотов» онлайн - страница 150

- О, это великолепное зрелище! - воскликнула Гонора. - Наверно, во всем мире нет ничего подобного. Это словно море золота и желтизны. Листья, конечно, ничего не стоят, а я теперь так стара и нетверда на ноги, что мне приходится кого-нибудь нанимать, чтобы он сгреб и сжег их у меня в саду; но, право, они так прекрасны, и, когда смотришь на них, кажется, что ты богат... О, я говорю не о деньгах, но, куда ни посмотришь, всюду золотые деревья, повсюду золото.

- Я хотел бы благословить вашу семью, - сказал папа.

- Благодарю вас.

Она склонила голову. Он произнес благословение по-латыни. Убедившись, что оно окончено, Гонора громко сказала "аминь". Аудиенция закончилась, один из придворных проводил ее вниз, она прошла мимо швейцарских гвардейцев и вернулась к колоннаде.

Мелиса и Гонора не встретились. Мелиса жила на Авентинском холме с сыном и с donna di servizio [служанкой (итал.)] и работала на киностудии, дублируя итальянские фильмы на английский. Она была голосом Марии Магдалины, она была Далилой, она была возлюбленной Геркулеса, но ею владела римская хандра. Эта хандра ничуть не страшнее нью-йоркской или парижской, но у нее есть свои особенности, и, подобно любой другой форме эмоционального отвращения, она может, достигнув известной силы, придавать такому обыденному зрелищу, как дохлая мышь в мышеловке, апокалиптический смысл. Если Мелиса хандрила от тоски по родине, то тоска по родине не была у нее связана с цепью отчетливых образов, напоминающих о пафосе, привлекательности и могучем пульсе американской жизни. Мелиса не испытывала желания вновь совершить плавание на байдарке по Делавэру или вновь услышать звуки губной гармоники на окутанных сумерками берегах Саскуэханны. Когда она шла по Корсо, она хандрила потому, что не понимала ни слова из того, что говорили вокруг, а еще потому, что ее вечно обманывали. Все наводило на нее тоску. Капитолийский холм в дождливый день и гид, без конца водивший ее вокруг статуи Марка Аврелия и жаловавшийся на погоду и на то, как плохо идут дела. Зимний дождь, такой холодный, что ей становилось жаль стоявших на крышах бесчисленных голых богов и героев, на которых не было даже фигового листка, чтобы защитить их от сырости. Влажный воздух Форума, холод лестничных пролетов семнадцатого века и заброшенных римских кухонь с мраморными столами, похожими на прилавок в мясной лавке, со стенами, засиженными мухами, и цветными изображениями святой девы над газовыми плитами, которые вечно дают утечку. Осень в европейском городе с его постоянной атмосферой надвигающейся войны; увядание цветов, обильно растущих из трещин на верху Стены Аврелиана, пучки сухой и свежей травы меж пальцами ног святых и ангелов, стоящих вокруг куполов римских церквей. Зал на Капитолийском холме, где ярусами, один над другим; расставлены скульптурные портреты римлян; но, вместо того чтобы вызывать яркое или хотя бы смутное ощущение могущества римских императоров, эти бюсты напоминали Мелисе о той ветви ее семьи, которая уехала на север, в штат Висконсин, выращивать пшеницу. Казалось, то были тетя Барбара и дядя Спенсер, кузина Алиса и кузены Гомер, Рэндалл и Джеймс. У римских скульптур были такие же ясные лица, такие же густые волосы, такое же выражение задумчивости, силы и озабоченности. Царственные жены императоров были их верными подругами: они сидели на своих мраморных тронах так, словно пироги уже в печи, а они ждут возвращения своих мужей с поля. Мелиса пыталась ходить по улицам с таким видом, будто и она куда-то торопится, будто и ее коснулась трагедия современной европейской истории как она коснулась, видимо, почти всех людей, встречавшихся ей на улице, но мягкая улыбка Мелисы не оставляла сомнений в том, что она не римлянка. Она гуляла в садах Боргезе, ощущая на себе бремя привычек, которые женщины ее возраста, да и любого другого, уносят с собой, переезжая из одной страны в другую: привычек именно так, а не иначе есть, пить, одеваться, отдыхать, привычных волнений и надежд, привычного - для нее - страха смерти. Свет в парке, казалось, подчеркивал, сколь многое она привезла с собой, словно и все окружающее, и далекие холмы - все было предназначено для кого-то, кто путешествовал с более легким багажом привычек и воспоминаний. Мелиса шла мимо обомшелых фонтанов, и листья деревьев падали среди мраморных статуй героев в шлемах авиаторов, героев бородатых, героев, увенчанных лаврами, героев с широкими галстуками и в визитках, героев, чьи мраморные лица время и непогода неизвестно почему облюбовали затем, чтобы их изуродовать. Взволнованная и встревоженная. Мелиса ходила и ходила, обретая некоторое удовольствие в покое, что опускается на плечи людей вместе с тенью больших деревьев. Она видела, как из развалин вылетела сова. На повороте тропинки до нее донесся аромат ноготков. Парк был полон нежных влюбленных, которые от чистого сердца радовались малейшим удовольствиям, и Мелиса видела, как парочка целовалась у фонтана. Потом мужчина вдруг сел на скамейку и вытащил из ботинка камешек. Что бы все это ни значило, Мелиса сознавала, что ей хочется уехать из Рима, и в тот же вечер села в поезд, шедший на острова.