Читать «Выездной !» онлайн - страница 7

Шапочку брать? По-прежнему величественный голос Мордасова уверенно преодолевал расстояния, пренебрегая низким качеством связи. Вопрос про шапочку означал: тысячное дело или менее того.

Брать! Шпындро снова подвесил трубку за, будто жеванное стальными челюстями, перекрученное ушко и уставился на исцарапанную гвоздем покраску кабины; восклицательные знаки похабных изречений напомнили о быстро утекающем времени обеда в частности и жизни в целом - опозданий Шпындро себе не позволял - "шестерка" рванула с места к блинной.

Обслужили споро и ласково: календари делали свое дело, а в этом январе Шпындро расщедрился - покос привалил обильный и одарил директрису тканым календарем с вышитыми золотыми нитками цифрами дней. За стол к Игорю Ивановичу никого не подсаживали и он вполне искренне отмечал: нигде в мире за рубль с копейками так не поесть. Чай ему заваривали с жасмином, не таясь, и обычные люди поводили заинтересованно, но и стыдясь, носами и делали вид, что ничего не замечают; сразу видно такому, как Шпындро, положено. Чего тут спорить! Костюм, осанка, галстук, медленные движения, промытость и благополучие производили сильное впечатление. Воспитанный клиент всегда протягивал заранее заготовленные два рубля, делая вид, что ожидает сдачи, а потом, будто вспомнив важное, махал рукой, мол, не надо, и поднимался, не забывая задвинуть за собой стул, как того и требовали правила хорошего тона.

Сегодня Колодец отмечал День возвращения, тот именно день, когда его должники, взявшие рубль, тащили полтора. Мордасов давно убедил себя, что перейти к рублевой, то бишь двойной, наценке - все ж инфляция ощущалась и как раз сегодняшний День возвращения обещал стать этапным. Первым появился Стручок - серо-зеленоватый мужичок в неизменных кирзовых сапожищах, обляпанных первосортной грязью даже тогда, когда уж месяц дождя не видывали. Колодец сбросил долг в ящик, смерил Стручка ласковым, но строгим взглядом, как учитель в школе, пекущийся о судьбах вверенных мальцов, но не слишком верящий в судьбоносную щедрость их будущего, наставил: "Стручок! Скажи братве - ужесточаю хозрасчет - теперь взял рубль, гони два и тэпэ. Жизнь дорожает и я не могу отклоняться от ее магистральных путей. Могут неверно понять..." Колодец хихикнул. Стручок молчал, с подошв сапог отколупывалась густо-коричневая грязь и рассыпалась в прах у кривых ног вечного должника.

Настурция ухватила совок, веник, демонстративно обмела носки сапог Стручка, и Мордасов присовокупил: "Где еще, Стручок, красивые женщины так за тобой станут ухаживать? Где?" Стручок покорно признал - нигде!

Мордасов выдал Стручку трояк. "Не забудь, в День возвращения пришлешь шестерик. И не митингуйте! Больше вас никто затаривать деньгой не прельстится, это я только, по доброте души, зная, что вам не на разгул, а болезнь у вас такая, а топтать больного человека - грех, все одно, что на лекарство зажать".

Настурция ссыпала грязь с совка в пластмассовое ведро, а Колодец уже вперился яростно в открывающуюся дверь. Туз треф возник бесшумно, будто влился, как жидкость. Прозвище заработал за крупно вьющиеся кольца смоляных кудрей, впрямь напоминающие трефовую масть. Туз треф - детина под два метра, в прошлом спортсмен, а теперь один из верных клиентов Мордасова, - мялся посреди комнаты.