Читать «История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М» онлайн - страница 12
Александр Чаянов
Вечером того же дня Станислав Подгурский, содержатель паноптикума, австрийский поляк родом из Закопано, познакомил Владимира с «сёстрами Генрихсон».
Голландки весьма чисто говорили по-немецки. Были любезны и очень скромно одеты в белое с пятнышками платье. На стене их комнаты висела какая-то выцветшая фотография семейной группы и мастерски по-цорновски писанный масляный портрет. На столе тускло блестел медный кофейник.
Разговор вначале не клеился. Владимиру хотелось скорее созерцать, чем рассказывать. Однако нужно было говорить.
Вскоре терпкий контральто Берты втянул его в оживлённый разговор о цирковых знаменитостях.
Берта — та, чьё восковое изображение так поразило Владимира в Коломне, была немного худее своей сестры, типичной немецкой красавицы. Её лицо было даже менее красиво, чем спокойное классическое лицо Китти. Но какая-то пряность, какая-то недосказанная тайна пропитывала всё её существо.
Казалось, будто всё, что она говорит и делает, было не настоящим, нарочным, произносимым только из учтивости к собеседнику и мало интересным ей самой.
Её кажущаяся оживлённость была холодна, и огромные глаза часто заволакивались тусклым свинцовым блеском. Казалось, что где-то там, вне наблюдения собеседника, у неё была иная жизнь, завлекательная, глубокая своим содержанием.
Впрочем, всё это не мешало ей быть увлекательной собеседницей, а родинка на её шее лучше всяких слов говорила о том, какая славная женщина была сестрой добродушной Китти.
Владимир, вначале смущённый неестественной близостью близнецов, вскоре перестал замечать её и рассказывал о своих поисках. Удивил сестёр своим напряжённым к ним интересом.
Расстались они друзьями. Уходя, Владимир узнал, что портрет на стене, писанный в цорновской манере, изображает скульптора Ван Хоотс.
XIV. Зарницы
А. Пушкин
Всю ночь Владимира душили кошмары. Он задыхался в змеиных объятиях бронзовых кос. Влажные русалочьи руки обвивали его горящую шею, и терпкие, пьяные поцелуи впивались в его тело, оставляя следы укусов вампирьих зубов.
Утром он уже отнёс сёстрам пучок магнолий и застал их веселых и улыбающихся за утренним кофе. Они задержали его у себя. Вечером он катал их в гондоле по Большому каналу. На другой день он снова был у них, чем вызвал видимое недовольство Подгурского.
Терпкий голос Берты, её наивные песенки овладели им всецело и до конца. Они были единственная реальность, существующая для него, всё остальное был дым.
Он опустошил антикварные лавки, украшая ожерельями зеленоватое тело и вплетая драгоценности чинквеченто в бронзовые косы.
Неестественная связь сестёр и вынужденное постоянное присутствие Китти сначала смущали его. Но вскоре опытным сердцем уловив, как начала разгораться тлевшая в душе его подруги диковинная страсть, он забыл о Китти. Порывы его чувства, казалось, покоряли обеих сестёр. И только однажды, когда он, забывшись, поцеловал обнажённое колено Берты, его глаза встретили полный ужаса взгляд Китти. Но это был только один миг. Вскоре весь мир потонул в бушующем океане страсти.