Читать «Смертельное шоу» онлайн - страница 201

Он вскинул голову от белых туфель, за которыми так терпеливо шел, и невольно сощурил глаза. На палубе, но не на главной, а где-то явно выше, на пространстве размером с волейбольную площадку бушевал день. Столики с красиво одетыми людьми, оркестранты в пиджаках с люрексом, официанты с черными бабочками на снежных рубашках -- все это было залито мощным светом дневных ламп. Музыка отдыхала, и от этого Санька сразу и не понял, тот ли это ресторан, о котором говорила Маша.

Чернявый клавишник наклонился к микрофону, кашлянул в него и с помпезностью конферансье семидесятых годов объявил:

-- А сейчас по просьбе отдыхающих звучит великий, бессмертный, чарующий вальс!

Сидящие у ближайшего столика бритые круглоголовые парни простонали: "Фу-уфло!", но оркестранты с мраморными лицами начали старательно исполнять заказ. И от столиков стали тут же отделяться парочки и, попав в танцевальный круг, неумело, спотыкаясь и сталкиваясь, завальсировали по палубе.

Санька по-белогвардейски щелкнул каблуками, дернул пустой головой

и не с меньшей помпезностью, чем выступал клавишник, предложил:

-- Разрешите пригласить вас на танец!

-- Ме... меня?

Ее лицо сразу стало детским и жалким.

-- Вас, мадемуазель!

-- Но это... Там швейцар. Он не пустит.

-- Швейцары продаются, -- объявил Санька. -- Точнее, покупаются. Прошу, -- и подставил локоть.

Когда ее подрагивающие пальчики коснулись его руки, в голове

что-то ухнуло, хрястнуло, будто ураганным ветром в окна вынесло всю переломанную мебель. Сразу стало прозрачно и светло, будто над палубой включили вдвое больше ламп.

-- Бон джорно! -- по-итальянски поприветствовал швейцара с гвардейскими бакенбардами Санька, нагло сунул ему какую-то купюру в карман атласного пиджака и громко сказал вроде бы

Маше: -- Пуртроппо ио нон парло итальяно!

Бакенбарды холуйски склонились к палубе.

-- Что ты сказал? -- еле слышно спросила она, когда они вышли к танцкругу.

-- Даю дословный перевод всего произнесенного: "Добрый день! К сожалению, я не говорю по-итальянски!"

Маша прыснула со смеху, зажав ладошкой рот, обернулась и с удивлением увидела, что швейцар смотрит на вынутую из кармана купюру, и его лицо медленно становится похожим на бульдожье.

И тут что-то сильное и смелое подхватило ее за спину, вовлекло во вращение, и сразу, в одну секунду, весь мир исчез. Осталось лишь его лицо. Светловолосое, усталое и вроде бы даже красивое.

Больше всех на свете Маша любила отца. У него тоже было усталое лицо, но его красота рождалась скорее мужественностью черт, чем правильными линиями носа, глаз, рта. У Саньки не было этой мужественности, но и черты лица тоже не отличались правильностью. Во всяком случае, нос выглядел чуть длинновато, а глаза из-за синевы на подглазьях -- глубже и меньше. Но что-то было необычное в этом москвиче, уже успевшем ожечь лицо южным солнцем. И вряд ли эта необычность состояла в его московской прописке. Он все делал как-то уверенно, смело, будто раз и навсегда знал, что правильно и верно на самом деле не то, что и вправду правильно и верно, а то, что он выбрал сам.