Читать «Воровские гонки» онлайн - страница 191

Игорь Христофоров

На обороте ничего написано не было. Секунду поколебавшись,

Дегтярь все же прикнопил фотографию на старое место. На цыпочках проплыл в зал.

- Ну и берлога! - не сдержался он от вида намертво изжеванных простыней.

Они укрывали тощи комковатый матрасик. Судя по внешнему виду, их не стирали с момента покупки. А покупка была сделана не меньше шести месяцев назад.

По немытому паркету валялись пустые флаконы духов, картонные коробки из-под баночного пива, аудиокассеты с отечественной попсой, хрустящие пакеты от чипсов, сплющенные банки "Джин энд тоник", обертки от шоколадных конфет.

Подняв одну из них, Дегтярь сурово посмотрел на девочку,

поднявшую в руке нечто непонятное, но, видимо, съедобное. К этому

съедобному прыгала с земли собачка с маленькой бородкой. На

рисунке она висела в воздухе, и по всему чувствовалось, что до

вожделенного куска не дотянется никогда. Девочка чем-то неуловимо походила на Настю. Скорее всего - кукольностью лица. Собачка - на Дегтяря. И тоже лицом. Точнее, бородкой. Она у нее тоже была почему-то с проседью.

Под рисунком красовалась крупная надпись "А ну-ка отними!"

- Отниму, милая, отниму! - сквозь зубы пообещал сыщик и одним резким движением скомкал фантик в кулаке.

Глава пятьдесят первая

ХИЛЯК

Это лишь в кино телохранитель - это супермен с квадратным лицом, вся жизнь которого состоит из бесконечных подвигов. А в нашей нестандартной стране он чаще всего превращается из телохранителя в слугу, прачку, кухарку и грузчика одновременно. Обычно с Гвидоновым в трехкомнатной квартире на последнем этаже девятиэтажного панельного дома на окраине Горняцка жили два телохранителя. После гибели одного из них остался только молчаливый Суртаев.

Впрочем, Гвидонов не сказал ему об утонувшей картотеке банка, о роковом катере, о смерти товарища по цеху телохранителей. "Уехал", - лениво объяснил он, а сам потом не меньше часа думал, как бы отреагировал Суртаев, если бы узнал правду. Бросил бы хозяина или нет? Страх действует на людей по-разному.

Больше всего Гвидонову нравилось в Суртаеве не его умение гладить рубашку или готовить суп харчо, а почти безостановочное молчание. Он мог не проронить ни слова за день. Сам Гвидонов такого испытания не выдержал бы. Молчание напоминало что-то тюремное. К примеру, камеру-одиночку. А банкир совсем не хотел в камеру-одиночку.

Час назад от Гвидонова спустился этажом ниже Поликарп. Ему он снял однокомнатную сразу после того, как дядька прилетел из Приморска с перекошенным от ужаса лицом и с костылями под мышками. Он очень хотел жить вместе с племяшом, но молчаливый Суртаев на этот раз открыл рот и сказал: "Не положено. Каждый лишний контакт - подарок врагу".

Гвидонов никогда никому ничего не дарил. Он поселил Поликарпа под собой и дал денег на лечение пятки. Трещина от тисков оказалась серьезнее, чем думал дядька. Кости в пенсионном возрасте срастаются тяжело. Иногда и не срастаются. Поликарп надеялся, что срастутся и потому перемещался в пространстве даже меньше, чем советовали врачи: к Гвидонову и назад, к Гвидонову и назад.