Читать «По Москве» онлайн

Форш Ольга Дмитриевна

По Москве

Ольга Форш

По Москве

I.

Башня.

От Крестовской заставы эта башня как морок. От солнца, от пыли, от человечьего пара - марево вокруг, тонкий туман. Торчит она, ненужная, с глазом-часами, и кажется: два ее боковые крыла до мостовой не доходят, в облаке реют, известковая белая пудра взмывается, как седая волна, то тут, то там вверх на красную стену. Идет ремонт.

Не избыть лесов этой башне видно с тех древних времен, как из шатровой ее крыши с палаткой - двойней, царь Петр, в пылу вечных реформ, приказал вытянуть к небу обсерваторийку для школ, навигацкой и математической.

Ремонт идет в башне: и была-ль революция, не была - все тот же древний обычай рабочего. Не высмотрев верного места, примоститься под самое, что ни есть, неверное. Где расселась кирпичная кладка и того гляди стряхнет с себя белые надоконные "вавилоны" неизвестного мастера - там гляди двое - трое. Уперлись в стену ногами в портянках, да никак ее ломом...

А над лесами, по покатой настилке, нет-нет, для потехи народа, будто Нижинский в своем балете, взмывая руками и чубом белым от извести, как вихрь промелькнет чей-то парень.

Под башней сапожники. На обрубках, тычках, кирпичах, плечо к плечу, как опенки. Щурясь от пыли, ладят, чисто пугало в огороде, на какой-то сподручный костыль драные, страшные сапоги. Сверлят, загоняют шипы - гонят во всю "холодную починку". Побелены известковою пылью, каким-то средневековьем, нерусским цехом, возникают сапожники вокруг странной башни, где, шептались предки - закладены чернокнижные книги, им же дано исчисление во Стоглаве...

Над "холодной починкой" куражатся рожи: из-за досок забора, границы ремонта, выпинаются Петрушки зубастые, да носастые, яркие, как цветки - все курильщики папирос "Моссельпром".

Сапожники не прежние: из мальчишек в подмастерья, из подмастерья в "самого". Те, один как другой, тянули дратву, - та же сноровка. Советский

подбашенный сапожник изловчается каждый по-своему. И кто же его знает, кто он сам? Одного все зовут - граф. И руки те-ж, просмоленные, и на такой же страшило, сапог-ломовой, гонит латку, а, изъясняясь про Китай, поминает редчайшие книги "своей" библиотеки.

За сапожным - цех селедочный, бабий. Лотки копченой лакированной селедки с "поплевом", и натертой маслом для "прелести" и ведрами маринад, где всех специй - лавровый лист на серебряной чешуе - подкинулись к самым к рельсам трамвайным.

И можно-б отсесть, да так веселей. А из вагона кажется проезжему седоку, что едет он по живому: по бабам селедочным да по бабам яичным... Метнулись и эти под самый трамвай с корзинами розоватых и смуглых, как в загаре, яиц.

Тяжко охают вагоны с прицепом, грохоча и пугая раскачкой, но слышно как-раз под башней не часто давят людей. За бабьей цепью ряды: колбасный, мясной, мучной и фруктовый.

В отместку голодному году, когда из-под полы торговали здесь жмыховой дрянью, наглыми белыми буквами по черному полю кичатся у ларьков сейчас сорта хлеба: с изюмом, горчишный, и с маком, и минский и подовый...

- Гражданин, вам кругляшкою, фунтиком, али резкою?