Читать «Нимфолепсия» онлайн - страница 2
Уильям Фолкнер
Между тем красное горнило солнца опускалось все ниже и ниже, золотые язычки пламени перебегали с ветки на ветку, повсюду на листьях играли предзакатные переливы.
Он уставился на багряную кисточку закатного огня, мелькавшего меж сосен, и подумал: господи, как живая. Заблудшее пламя, что отправилось на поиски своей родной свечи.
Сам не зная почему, но он твердо был уверен теперь, что видит девушку -- там, вдалеке. Какое-то мгновение с еще неосознанным любопытством он наблюдал, как движется ее маленькая фигурка: словно пущенный кем-то солнечный зайчик. Девушка остановилась, а потом вдруг исчезла. Ослепленный на мгновение, он замер. Затем, жадной поступью самца, устремился вперед.
Он перемахнул через изгородь под тупые взоры чей-то припозднившейся на пастбище скотины, и грузно побежал через пшеничное поле, в сторону леса.
Колосья хрупко расступались под его напором, с колючим шуршанием колотились о колени: сзади оставалась легкая пышная борозда.
Чтобы достичь леса, ему пришлось перебраться еще через одну изгородь. На холмистой опушке леса он замер: закат щедро позолотил его щетину. Пред ним возникли охряные, бледно-лиловые стволы клена и березы: их растопыренные ветки разбивали закатный цвет на множество оттенков. Здесь, на краю леса, сосны были словно отлиты из железа и бронзы -- живой символ вечной гулкой тишины: закатное золото стекало с них каплями, а редкая трава внизу словно занималась огнем, который перебегал все дальше и дальше и наконец угасал в глубоком мраке соснового бора. Неподалеку, раскачиваясь на ветке, чирикнула птичка и вспорхнула прочь.
Сейчас он стоял на невысоком холме, на пороге зеленого собора деревьев, опустошенный и дрожащий словно овца, прислушиваясь к звукам уходящего дня. День сочился из щелей мироздания, словно из кувшина или корыта, что дали от старости трещину. Там, за зелеными колоннами, кто-то невидимый воспевал тихую молитву. Он медленно двинулся вперед, вот-вот готовый столкнуться со священником, который остановит его словами назидания.
Но ничего подобного не произошло. День продолжал затихать беззвучно, и словно движимый притяжением земли, он начал медленно спускаться вниз с холма, вдоль широкого ряда молчаливых деревьев, погружаясь в сиреневый сумрак. Здесь, внизу, уже более не было солнца: лишь верхушки леса были слегка позолочены, да между черных стволов, словно за каминной решеткой, дотлевали остатки дня. И тогда он познал страх.
Он вдруг вспомнил обрывки дня: как глотал с сотоварищами по очереди холодную воду из кувшина, как шумно работала средь пшеницы жнейка -- словно накидывала железный хомут на вздыбленную соловую кобылицу. Он вспомнил и про настоящих лошадей, помогавших им в работе: лошадей, которые, наверное, целый день мечтают об овсе насущном да об отдыхе в тени старой конюшни, пропитанной сладким запахом аммиака. Он вспомнил о черных дроздах, что порхали над пшеницей словно рассеянный по ветру бумажный пепел. Он вспомнил, как перекатывались его натруженные мышцы под выгоревшей голубой рубахой, как он переговаривался с другими батраками или просто слушал их разговор. Всегда рядом есть кто-то твоего роду-племени. Человек есть что угодно, кроме безмолвия. И теперь, оказавшись среди безмолвия, он испугался.