Читать «Прощание, Памяти павших» онлайн - страница 4

В конце статьи - в потоке слов и чувств слышен удивительный его голос:

"Нам не нужна утешительная мудрость, когда мы вспоминаем наших друзей, наших товарищей, погибших на полях войны".

В лирическом движении, в повторении слов и образов - мысль обнажается с особенной скорбью: "Пусть печаль наша будет глубока, безутешна, вечна. Эта потеря безвозвратна и невозместима. Пусть вечно живет в нас гордость победы человека в величайшей из войн истории, пусть вечна будет печаль о человеке, убитом на поле сражения. В безутешной печали по павшим - истинная вера в силу и святость человеческой жизни".

И образ убитого мальчика в красноармейской шинели с его длинными, шелковистыми и мягкими ресницами, с его лукавой и робкой улыбкой, писатель не просто оплакивает его, он вплетает его неповторимую, остановившуюся навсегда жизнь в общую ткань земной жизни и показывает, как без нее эта ткань становится беднее.

Вот глубинные корни его гуманизма и его демократизма.

Если бы он не верил в то, что литература спасет человеческую жизнь от одичания, - разве мог бы он писать?

Чувством огромной ответственности проникнуты эти страницы.

Так понимал Василий Семенович Гроссман смысл своего писательского труда, когда, вернувшись с фронта домой, он начинал писать роман "За правое дело".

Чем был еще он занят именно в эти месяцы и дни? После войны.

Первый раз наши пути скрестились случайно, может быть, но очень для меня значительно и даже символично.

Я только что поступила на работу в редакцию "Литературной газеты" после института и войны, не зная, что ждет меня впереди. И вдруг меня посылают к Гроссману, чтобы взять "интервью", хотя тогда у нас не было этого названия. Поговорить и записать... Сначала я не поняла о чем, думала - просто о писательских планах. Мы часто делали такие беседы.

Но в редакции знали, как мне нравятся его книги и статьи, и, относясь ко мне хорошо, послали к Гроссману именно меня, хотя я была моложе всех и по возрасту и по стажу работы, исчисляемому несколькими месяцами.

Я так волновалась, когда звонила, шла к нему и потом сидела у него, что запомнила только его тесно заставленную комнату (это было до Беговой), синие его глаза и голос - голос я запомнила навсегда.

Я сидела, уткнувшись в листы бумаги, и записывала то, что он говорил мне, стараясь не упустить ни слова. Потом спрашивала его по ходу беседы и добавляла в текст. И 22 января 1945 года в "Литературной газете" появилась заметка, которую с его слов написала я.

Она называлась "Черная книга". Потом, с годами, я поняла, заметка эта - очень важный документ и даже в своем роде - единственный. Приведу ее полностью.

"ЧЕРНАЯ КНИГА"

"Комитет писателей, ученых и общественных деятелей Америки, возглавляемый Альбертом Эйнштейном и писателем Шолом Ашем, обратился к Еврейскому антифашистскому комитету в Москве с предложением принять участие в издании "Черной книги" - книги о фашистских зверствах над мирным населением оккупированных немцами стран и районов СССР, где поголовно было истреблено все еврейское население.