Читать «К Тебе тянусь, о Диван мой, к Тебе» онлайн - страница 2

Но отпрыски Лености, при всей своей "неправедности", не всегда дурны, как, например, то, что Фома Аквинский именует "Непокоем Духовным" (когда "без ладу, без складу преследуешь несколько целей враз"): если это качество "принадлежит силе воображения, ...оно именуется любопытством". И, как доказывает история, именно в подобные моменты своих мысленных странствий писатели и создают удачные, иногда даже лучшие свои вещи: находят ключик к проблемам формы, получают советы из Мира Идей, претерпевают приключения в зоне между сном и пробуждением - иногда их даже удается потом припомнить. Праздные мечтания часто составляют самую суть нашей профессиональной деятельности. Мы торгуем нашими грезами. Таким образом, Леность приносит вполне реальные денежные доходы - хотя, если верить слухам, в других отраслях индустрии развлечений эта трансформация еще сногсшибательнее: праздные упражнения в пляжном пустословии запросто превращаются в десятки миллионов долларов.

Если говорить о Лености как о теме литературных произведений, то после Фомы Аквинского она была воспета в целом ряде шедевров (первым тут вспоминается "Гамлет"), но новый крупный шаг в своем развитии сделала, лишь высадившись на брега Америки. Между Бедным Ричардом, чахоточным мастером афоризмов из ежегодника Бенджамина Франклина, и Бартлеби, трагическим писцом из новеллы Мелвилла, пролегли примерно сто лет ранней истории Америки период, когда в США рос и креп христианско-капиталистический государственный строй, а Леность-апатия балансировала на грани перехода из мистического состояния в мирское.

Во времена Франклина Филадельфия все дальше и дальше отходила от религиозного идеала, руководившего ее основателем Уильямом Пенном. Город постепенно превращался в нечто типа высокопроизводительной машины, которая поглощала сырье и рабочую силу, поставляя вовне товары и услуги. Внутри, между геометрически безупречными кварталами, циркулировали прохожие и транспорт. Урбанистический лабиринт Лондона, порождавший амбивалентности и подлинное зло, здесь был упорядочен, выровнен по линейке, ортогонализован. (Диккенс, посетивший Филадельфию в 1842 году, заметил: "Побродив по городу час или два, я ощутил, что весь мир готов отдать за одну-единственную кривую улицу".) Духовные проблемы никак не могли тягаться в актуальности с материальными, например с вопросом производительности труда. Леность стала грехом не столько против Бога или духовного понятия о добре, сколько против конкретной разновидности времени - однородного, одностороннего, по сути своей необратимого потока - то есть против "времени часов", которое обязывало всех жить по принципу "кто рано встает, тому Бог подает".

Бедный Ричард не стеснялся выражать свое отвращение к Лености. Он то просто твердил избитые английские пословицы, то выдавал самолично изобретенные сентенции в духе Великого Пробуждения: "Опомнись, о Лежебока! Разве Господь оснастил бы тебя руками и ногами, если б не предназначил, что тебе надлежит ими пользоваться?" Под прихотливым "рубато" трудового дня бился иной, суровый ритм - неумолчный, неотвратимый, немилосердный, и все дела, от которых люди увиливали, всё, отложенное на потом, подлежало срочной "отработке". "Пусть ты замешкался - время мешкать не будет". Ну а Леность, будучи по сути своей хроническим отлыниванием от исполнения долга, все накапливалась и накапливалась, точно бюджетный дефицит, и грядущее неотвратимое возмездие приобретало все более зловещие масштабы. В концепции времени, которая руководила городской жизнью во времена Бедного Ричарда, каждая секунда имела стандартную длину и давалась только раз. А время, которое мы именуем "нелинейным", тут и днем с огнем нельзя было сыскать - ну разве что беззаконный кавардак сновидений, на которые Бедный Ричард не обращал внимания, ибо не видел в них проку. В алфавитном указателе к "Альманаху Бедного Ричарда" (составитель Фрэнсис М. Барбур, 1974) под заголовками "Сновидения" и "Мечты" мы не находим ровно ничего. В глазах леди Филли сновидения были столь же нежеланными гостями, как и их сотоварищ - сон, считавшийся пустой тратой времени (в смысле - богатств, которые за это потерянное время можно было бы накопить), уступкой физиологии, которую непременно следовало обложить оброком в пользу 20-часового продуктивного бодрствования. В годы издания "Бедного Ричарда" Франклин, согласно его "Автобиографии", позволял себе спать лишь с 1 часа ночи до 5 утра. Другим долгим "нетрудовым" отрезком времени были четыре часа (с 9 вечера до часу ночи), посвященные Вечернему Вопросу: "Какие добрые дела свершил я сегодня?" Вероятно, то был единственный благовидный предлог погрузиться в себя - а куда еще можно было втиснуть теоретизирование, мечты, фантазии, поэтический вымысел? В этой ортогональной машине на жизнь смотрели как на документальную прозу.