Читать «Курсив мой (Главы 1-4)» онлайн - страница 241

О Набокове я услышала еще в Берлине, в 1922 году. О нем говорил Ходасевичу Ю.И.Айхен-вальд, критик русской газеты "Руль", как о талантливом молодом поэте. Но Ходасевича его тогдашние стихи не заинтересовали: это было бледное и одновременно бойкое скандирование стиха, как писали в России культурные любители, звучно и подражательно, напоминая - никого в особенности, а в то же время - всех: Блока

Конь вороной под сеткой синей,

метели плеск, метели зов,

глаза, горящие сквозь иней,

и влажность облачных мехов...

(Набоков, 1921)

Псевдонародный стих:

Передо мною, за мною, повсюду ты,

ах, повсюду стоишь, незабвенная,

.......................

душа твоя - нива несжатая...

(Набоков, 1922)

И - позже - Пушкина, конечно:

Ножи, кастрюли, пиджаки

из гардеробов безымянных,

отдельно в положеньях странных

кривые книжные лотки,

застыли, ждут, как будто спрятав

тьму алхимических трактатов...

(Набоков, 1927)

Через пять лет мелькнула в "Современных записках" его "Университетская поэма". В ней была не только легкость, но и виртуозность, но опять не было "лица". Затем вышла его первая повесть, "Машенька"; ни Ходасевич, ни я ее не прочли тогда. Набоков в "Руле" писал иногда критику о стихах. В одной рецензии он, между прочим, упомянул мою "живость" и очень со-чувственно отозвался и обо мне, и о Ладинском как о "надежде русского литературного Парижа" (Айхенвальд там же, незадолго до этого, написал обо мне большую статью).

Однажды, в 1929 году, среди литературного разговора, один из редакторов "Современных записок" внезапно объявил, что в ближайшем номере журнала будет напечатана замечательная вещь. Помню, как все навострили уши. Ходасевич отнесся к этим словам скептически: он не слишком доверял вкусу М.В.Вишняка; старшие прозаики с беспокойством приняли эту новость. Я тогда уже печатала прозу в "Современных записках" и вдруг почувствовала жгучее любопытство и сильнейшее волнение: наконец-то! Если бы только это была правда!

- Кто?

- Набоков.

Маленькое разочарование. Недоверие. Нет, этот, пожалуй, не станет "нашим Олешей" (кстати, Олеша и Набоков родились в один год,1899).

Об Олеше (и я этим горжусь) я написала в эмигрантской печати первая. Это было летом 1927 года, когда "Зависть" печаталась в "Красной нови", а я писала для парижской газеты хронику советской литературы. Считалось, что ее пишет Ходасевич, но на самом деле писала ее я, подписывала "Гулливер" (по четвергам, в "Возрождении") и таким образом тайно сотрудничала в обеих газетах, что, разумеется, открыто делать было совершенно невозможно. Я делала это для Ходасевича, который говорил, что неспособен читать советские журналы, следить за новинками. Это оставалось тайной ото всех, вплоть до 1962 года, когда аспирант Гарварда, Филипп Радли, писавший диссертацию о Ходасевиче, сказал мне, что он недавно узнал от кого-то, что Ходасе-вич под псевдонимом Гулливер регулярно давал в газету "Возрождение" отчеты о советской литературе. Мне пришлось признаться ему, что Гулливер была я, но что Ходасевич, конечно, редактировал мою хронику, прежде чем печатать ее, как свою, иногда добавляя что-нибудь и от себя.