Читать «И все-таки море» онлайн - страница 32

Не обвинителем выступаю, обвинять капитанов в чем-либо ни прав, ни желания не имею. Просто попытался провести стороннее, беспристрастное исследование. И педагогическая жилка затрепетала: а вдруг это окажется полезным молодым, начинающим путь в океан?

Назначившие себе этот путь должны одно всегда помнить. Над всеми их помыслами, когда они удостоятся чести быть Главным на судне, стоит (обязано стоять!) понимание: ему доверено не только все, он не только права имеет огромные, но и обязанности, обязательства. За людей он ответственен. За судно, за груз - тоже, но люди - главнее, важнее! И если ему плохо, трудно, больно - никто про это знать не может.

Стояли мы однажды в Антверпене, в гости к нашему капитану пришел коллега с балтийского судна. Замучен язвой, желтый, на лице - непроходящая гримаса боли. От угощения отказался, с тоской рассказал, что ему отсюда идти в США, потом - в Японию. Отлично я его понимал и не удивился, почему страдалец этот с флота не уходит - подлечиться. Разные объяснения его долготерпения возможны. Может, супруга против, устраивает ее работа мужа (увы, не редкость и такое!), может, привык, втянулся и не мыслит, как Алексей Алексеевич, иной жизни, что более вероятно. Но не исключено - и так наиболее достойно! - что понимает: ему доверено теплоход провести и довести до цели, никто иной этого сделать не сумеет...

И еще: капитан - словно артист, на которого смотрят десятки людей. Всегда, постоянно. От этого тоже не легче. Впрочем, многие об этом не задумываются. А зря. Хотя капитаны белоснежных лайнеров, наоборот, придают своей внешности, импозантности первостепенное значение.

Напрашивается еще одна тема, сверхделикатная. Настолько тонкая, что никаких выводов и комментариев не стану приводить, поведаю лишь одну историю.

Не имеет капитан права давать повод для досужих разговоров о себе. Привожу почти дословную запись рассказа бывшего хорошего капитана: "Сначала я не понимал, как это получается: вдруг все мои рубашки (я их ежедневно менял) сами собой, чистенькие и выглаженные, оказывались на плечиках в шкафу. Спросил буфетчицу, она со мной третий год плавала: "Это ты? Не надо, я сам стирать умею". Она промолчала, но к субботе опять шесть рубашек висели на плечиках. Я тогда стал их в чемодан прятать - грязные. Она и это надыбала - стирает и гладит. Я обозлился и, уйдя в город, оставил на столе десятку. Вернулся - десятка порвана на клочки, лежит, придавленная пепельницей... Пришлось нам расстаться: попросил в кадрах после отпуска направить ее на другое судно."