Читать «И все-таки море» онлайн - страница 26

И вообще - чего больше в природе, света или тьмы? И что важнее? Не такой уж досужий это вопрос. Живут же слепые от рождения. Правда, живут тем, что им помогают другие, однако не умирают потому лишь, что не воспринимают поток фотонов и не видят никаких картин. И среди них - великие слепцы, Гомер, например. На концерте видел и слушал я однажды слепого греческого пианиста, у него было очень живое, чуткое лицо счастливого человека.

А ведь и мы, зрячие, бываем порой слепцами и не видим изумительных, неповторимых картин, раскрывающихся перед нами, даруемых судьбой однажды и на все время, оставшееся еще нам в этой жизни.

Это картина не с натуры, к сожалению, а по воспоминаниям.

Я вот забыл только, когда и где это было. Пожалуй, в феврале шестьдесят первого, шли на Кубу, поперек океана: чувство четкое, незабываемое, если идешь не по краю его, а поперек.

Трое суток бушевал одиннадцатибалльный шторм, но к ночи ветер спал и не ревел уже непрерывно и ровно, как раньше. Конечно, волнение осталось, еще не зыбь, а огромные, крутые волны, не имеющие точного направления, но уже не обрушивающие своих гребней вниз и не поддающиеся ветру, который при десяти баллах срывает гребни и стелет их сплошной завесой над бурлящей водой.

И была ночь, хорошо помню, как сзади и чуть справа светила Луна - не постоянно, а как бы вспышками, растянутыми по времени на минуту, две.

Я проснулся от тишины, хотя так говорить странно: и ветер еще шумел, и волны били по корпусу (мы шли средним ходом), и девятнадцать тысяч лошадиных сил нашей турбины мерно гудели сзади и внизу. Но после всесокрушающего рева пережитого урагана создавалось явное ощущение тишины.

Я проснулся, быстро оделся и пошел на мостик. Стал с левого борта за рубкой, куда ветер не задувал, и посмотрел вперед.

Признаю свое бессилие: более верного и точного определения своего состояния не придумал. Хотя и менее банального. Все во мне замерло, остановилось, то есть я, понятно, дышал и мог двигаться и говорить, но не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни даже как будто думать и рассуждать.

Стыдили меня не раз хорошие люди, понимающие, например, великую живопись, но туп я, не отзывчив к ней: ни одна гениальная картина, даже "Сикстинская мадонна", не потрясала меня. И музыка... Хотя здесь не буду столь категоричен: как-то, слушая запись второй симфонии Скрябина, пустил слезу и попросил выключить проигрыватель (впрочем, это случилось после доброй дружеской попойки). И литература, что греха таить, - во всяком случае, проза, - не приводила меня в подобный транс, разве что поэзия, некоторые стихи Блока в туманной юности и в момент крушения надежд.

Но здесь, в трехстах милях северо-западнее Азорских островов (да, именно там и тогда это было!), я замер, отключился, вырубился, глядя на ночной, сильно волнующийся океан под Луной.

Облака, обрывки туч отбушевавшего циклона шли наискось к нашему курсу, справа и спереди, и когда они закрывали Луну, океан метров за сто вдруг скрывался, пропадал, и громады волн лишь угадывались смутными тяжелыми тенями. Но когда Луна выходила (не полная, но достаточно яркая), впереди и по сторонам была уже не вода, а тяжкие, плотные, колышущиеся глыбы серебра. Откосы волн сияли и сверкали десятками оттенков одного цвета, голубовато-белого или серо-синего. Пожалуй, точнее сказать, что волны напоминали какие-то странные, фантастичные емкости, наполненные жидким металлом. Может, ртутью? Не знаю, ртуть не вспомнилась. Наверное, потому, что никто на земле еще не видел ее в таких количествах.