Читать «Играем Горького» онлайн - страница 13

Магорецкий

Как и все, кто в последние десятилетия учился и работал в театральном институте, Магорецкий суеверно побаивался старушку-секретаршу (или, как теперь стали говорить, референта), многие годы бессменно сидевшую в приемной у ректора. За маленький носик с горбинкой, за черные блестящие глазки на маленьком темном личике, ну и, конечно, за то, что она вечно куталась в черную кашемировую шаль, ее давным-давно прозвали Младой Гречанкой. Что уж там произошло у нее в жизни, никто не знал, но она всегда была в трауре, который, впрочем, вызывал у студентов не столько сочувствие, сколько мистическое предощущение беды. И, действительно, было проверено многократно: если Гречанка встретит тебя в коридоре и своим низким, прокуренным голосом пригласит зайти к ректору - добра не жди. И вчера, когда при входе в институт маленькая черная тень метнулась навстречу Магорецкому и сухо, без интонаций сообщила, что ректор ждет его, он подумал, что речь наверняка пойдет о спектакле и что спектакль закроют. И оказался прав...

Скандал назревал с осени, по мере того как по Москве ширились слухи, что, вернувшись из-за границы после трех лет отсутствия, Маг ставит в студенческом театре что-то совершенно непотребное, за гранью приличия какой-то модерн из модернов. Впрочем, в учебных планах официально было заявлено вполне скромное название спектакля "Играем Горького..." и указывалось, что в основу будет положена пьеса "На дне".

Вообще-то сама идея взять для диплома именно "На дне" досталась Магорецкому в наследство вместе с курсом - от покойного Громчарова, который еще в тридцатые, совсем молодым актером, был во МХАТе введен в легендарный спектакль Станиславского на какую-то второстепенную роль (теперь уж никто не помнил, на какую). Ректор, одержимый приверженец русской театральной классики, идею горячо поддержал. И Магорецкий, принимая курс, без долгих раздумий согласился. Тем более что лет десять назад он не без успеха уже поставил "На дне" в Японии, с японскими актерами.

В молодости он читал пьесу "наоборот" - как текстовую запись великого спектакля, который не успел посмотреть на сцене, но который - мизансцена за мизансценой - знал по мемуарам и кинокадрам. Он любил этот философский диспут, который горьковские эстетизированные босяки ведут во мхатовской художественно обустроенной ночлежке (сценография Добужинского? или Сомова?). Это в русской традиции - вложить Истину в уста человека, все потерявшего, обреченного, без будущего. Перед любимым народным героем - песенным вором, бродягой, разбойником, пушкинским Пугачевым, человеком вне закона и морали ничего, кроме смерти, не маячит. "Не шуми ты, мати, зеленая дубравушка, не мешай мне, добру молодцу, думу думати"... Думать он, видите ли, будет философ на краю пустоты. Таковы и герои горьковской пьесы: они думу думают.

В спешке соглашаясь взять курс (Громчаров умер в начале учебного года, и ректор торопил с решением), Магорецкий самонадеянно не стал перечитывать пьесу. Студентов посмотрел в этюдах и остался доволен: с этими ребятами можно работать. Тут же прикинул в общих чертах, что как и кто как будет выглядеть, даже разбросал их по ролям (пока только в уме): красавец Балабанов - Пепел, смышленый Базыкин - Сатин, мягкая и добрая Нателла Бузони - его любимая Телка - конечно, Наташа. (Об этом последнем назначении он думал с особым удовольствием: его по-прежнему сильно влекло к ней, и он предугадывал, как славно будет работать с ней на репетициях, а может быть, в конце концов вновь окажутся в одной постели. Прости, Господи, эти сладостные мысли.) На курсе был даже Лука - спокойный, несколько флегматичный парнишка, чем-то похожий на великого мхатовского Грибова и даже по фамилии - Грибов... Наконец Магорецкий окончательно согласился, и был подписан приказ о его назначении. И только когда он сел писать режиссерскую разработку, то с тоской вдруг понял, что горьковский текст совершенно не пригоден для сегодняшней постановки на сцене. По крайней мере в России.