Читать «Голос из хора» онлайн - страница 55

Казалось бы: кто сильнее - у того и власть. Ничего подобного: власть в руках чародея. С тонкой инструментовкой в пальцах. У щипача-музыканта. Власть в руках искусства.

Почти как у поэтов, в воровском этикете первенство отдано зрелищу и зрелищному понима-нию личности и судьбы человека. Презрение к "фраерам", то есть ко всем свободным от воровс-кого закона, ко всем "не ворам", которые и людьми недостойны называться (- Люди есть? - Все молчат: в огромной, тысячной толпе этапа нашлось лишь два человека...), в немалой степени строилось на неспособности обывателя (в особенности - из чистой публики) на театральный подвиг и жест, на эффектную смерть, на что так падки воры. "Как жадный фраер" вошло в пословицу: "Жадность фраера губит".

Два надзирателя пришли забирать вора в бур. Ему не охота идти, капризничает (может быть, настроение плохое). Вынимает нож и, наставив на себя, угрожает кинуться голой грудью, если не отвяжутся.

- Видали мы таких!

- Таких - не видали!

И мгновенным, порхающим жестом показывает, кого и какого они видят перед собою.

Театральная поза и репутация вора породили сотни легенд, которые до сих пор, когда воровской закон уже поломан, на добрую половину составляют поэзию лагеря.

- Хорошие, справедливые люди были...

Вот отзыв мужика (употребляю в значении - масти), того мужика, о котором хороший вор иронически скажет:

- Спасибо, кошелек близко ко мне кладет.

Впрочем, воры оцениваются и крайне отрицательно. По-видимому, и та и другая оценки соответствуют действительности и отвечают понятию вора как моральному кодексу, сложившему-ся в условиях отсутствия морали. На месте нравственных выбоин появились горбы морали: порядок, каста, этикет, иерархия - там, где обычно царили произвол и беспредел. Вор в точном смысле совсем не аморальный субъект, но человек, придерживающийся элитарных принципов нравственности, более строгих, нежели дворянская этика чести, ибо малейший огрех здесь карался немедленной смертью, почитавшейся более мягкой, чем отступление от воровского закона.

Бывший вор мне как-то разъяснил, что по старым понятиям - ежели бы нарядчик, допустим, или дневальный обозвал меня "сукой" в сердцах, ничего плохого не думая, то он, вор, слыша такое, должен был бы его убить, хотя бы я просил не делать этого, - поскольку он, вор, "со мною пьет", то есть пригубливает общую кружку чая, и, когда бы мое бесчестье не было смыто кровью, следовало бы что вор спокойно пьет вместе с "сукой", что автоматически зачисляет его самого уже в " сучью масть ", - и если бы он не зарезал тут же моего ругателя, его самого надлежало бы срочно зарезать как "суку" другому, узнавшему об этом дефекте со стороны, моралисту.

По этой логике я попадал в категорию "воровских мужиков", пользовавшихся когда-то покровительством воровского союза, за что и платили ему определенную дань в лагерях, как в седую старину мужики содержали, скажем, дружину князя.