Читать «Серебряная подкова» онлайн - страница 143

"Спросит, спросит старик, почему этого нахального студента не удержал в математике, - сокрушенно думал он. - Сам же и доложил ему, что, дескать, он переключился на медицину. Ну не лопоухий ли? А?"

Горестно покачав головой, директор отложил дела и немедленно явился к Лобачевскому, надеясь все уладить.

Волноваться теперь нечего, наоборот, можно почтительно доложить, что его, Яковкина, заботами Лобачевский от медицины отторгнут и возвращен к математическим наукам.

Больше того, субинспектор Кондырев вскоре получил указание подать в совет рапорт об особо отличившихся в этом году студентах. В числе их оказался и Николай Лобачевский, хотя Кондырев и затаил к нему ненависть.

Субинспектор сообщал: "Отличившиеся хорошим поведением, принимая в рассуждение целый год, а не части:

Николай Лобачевский, Доримедонт Самсонов, Алексей Пятов... заслуживают быть упомянутыми пред начальством..."

На этом основании собрание совета решило "записать о сем в протокол и, собрав студентов, в присутствии всего совета отдать справедливость отличившимся, о чем и довести особым рапортом его превосходительству г. попечителю и кавалеру".

Чтобы отвести подозрение Румовского, Иковкин не ограничился этим, а пошел еще дальше. По его представлению, Николай Лобачевский был утвержден камерным студентом - "с целью поощрения в поведении".

Согласно инструкции, камерный студент должен был "надзирать в спальных комнатах за поведением своих товарищей, за правильным употреблением времени их в занятиях наукою".

Николай не стал "оком и ухом начальства". В обращении с товарищами он по-прежнему был искренним, не терпел двуличия и предательства. Зато звание "камерного студента" давало ему право на получение жалованья - пяти рублей в месяц. А это пришлось весьма кстати, так как материальное положение братьев Лобачевских давно уже было довольно трудным. Выделить необходимые деньги для своих сыновей одинокой вдове зачастую оказывалось не так-то просто.

Поэтому сразу же после официального уведомления Николай, радостный и возбужденный, сел за письма.

"Милая маменька, - с нежностью выводил он в первом письме. - Итак, скоро получу жалованье. Как я думаю его распределить? Два рубля пошлю вам, куплю одну весьма нужную книгу и еще... маленький подарок, не решаюсь еще вам сказать - кому. Но вы меня, дорогая маменька, знаете и уверены, что я дурного поступка не совершу".

Николай отодвинул письмо, задумался. Вспомнилась теплая, лунная августовская ночь. Они, студенты, после ужина собрались на большом крыльце университета, обращенном во двор. В тишине послышались нежные трели кларнета. Студент-выпускник Гроздовский играл простодушно-милую, всем знакомую песенку, слова которой сочинил Ибрагимов:

Во поле березонька стояла,

Во поле березонька стояла.

Студенты дружно подхватили ее:

Люли, люли, стояла,

Люли, люли, стояла...

Пели все. В том числе и мечтательный университетский поэт Панаев. С глубоким чувством, еще ломающимся голосом, пел брат Алексей.

Вдруг наверху, в квартире Яковкина, звякнуло и раскрылось окно. Лобачевский невольно взглянул туда: в ярком свете луны хорошо была видна громоздкая фигура директора. Видимо, лунная ночь и пение студентов даже на него произвели впечатление. Вскоре с Яковкиным рядом появились две стройные светлые фигурки. Наклонились они, опираясь на подоконник. Свет луны упал на девические лица, так не похожие на грубое лицо Яковкина.