Читать «Кто кого перепечалит» онлайн - страница 4

На вокзале, у касс, Настя встретилась с будаевской секретаршей Антониной, которая тоже ехала ревизовать "объект". Она, конечно, ничего не понимала в птицеводстве, но родители у нее были из тех мест, и она выпросилась у шефа их проведать.

Антонина яркая красавица, высокого роста, полнотелая, белая, рассыпчатая, не то что изможденные модой манекенщицы, улыбка у нее в тридцать два жемчужных зуба, волосы водопадом - натуральное золото. Сели в поезд, вдвоем в купе, секретарша хохочет звонко, ест с аппетитом, зазывающе; глядя на нее, и Настя скормила себе бутерброды; Тоня в возбужденном веселье от дороги, незло шутит о Будаеве, все у нее просто, объяснимо, но не пошло, не унижающе, а так, опрятно, здорово, чисто. "Красавица, - пожалела ее Настя, - а жизнь не удалась, девчонку одна растит. Будаев, старый козел, не выход. и попробуй с такой внешностью в мужике не ошибись. Ты будешь думать, что он душу твою искал, а он телом твоим успокоится, и ничего ему больше не надо". Тут же она вспомнила с благодарностью Борю: он всю ее любил - и груди целовал, и ласкал нежно, и всякую беду ее лечил-врачевал. Поезд все стучал, стучал, покачивался... Антонина все щебетала, рассказывала... Миша, наверное, уже спал, отгоревавшись... Настя последними слезами чуть поплакала в казенную подушку, пахнувшую дезинфекцией, и забылась...

Но назавтра с утра, с первых секунд бодрствования, когда они еще ехали в поезде, и потом, когда устраивались в гостинице, а затем отправились на место работы, воспоминание о размолвке с Борей стало еще яснее, трезвее, настойчивей. Ничего не заспалось, не решилось, не рассосалось; а ведь снилось что-то хорошее: что они идут вместе, бульвары белые, в снеговых барханах, и деревья в свежем, не городском снеге, и идти им легко вдвоем, воздух в искрящихся снежинках, надышаться им невозможно, мороз, а тепло. Чувства мужчины, наверное, отличаются от чувств женщины, всегда, во всем, но они с Борей - их слова, поступки, мысли - так глубоко проросли друг в друга, что они, конечно, чувствуют сходно, одно и то же. Она мучительно вспоминала слова их пустяковой ссоры, такой ничтожной, что смысл ее стыдно было бы кому-то передать, да и никто не понял бы ее сути. Она казнила себя за то, что высказалась тогда так двусмысленно, неточно; и вот именно с этого момента начиналась ее обида: почему из двух толкований ее слов Боря выбрал низший, подумал о ней хуже, чем она есть, и тотчас же простил? Но она совсем не нуждалась в прощении! Ерунда - секундное непонимание, а сколько слез, переживаний; постоянно подкатывал у нее комок к горлу, но на людях она держалась.

Все же работа постепенно ее затянула. Не лекарство, конечно, а так, анестезия. На фабрике к ним негласно прикрепили двух мужчин: один попроще, пословоохотливей - должен был развлекать Настю, другой - высокий, с кокетливыми усиками - Антонину. Та сразу же наловчилась называть его Володей. Настя мгновенно, прочно забыла имя-отчество "своего". Она закопалась в бумажки, в цифры; все мелкие провинциальные уловки местной "экономии" ей были уже видны, и цели укрывательства ясные, вполне здравые, если развивать производство, а с точки зрения проверяющей организации - это как посмотреть... Настя читала тревогу на лице шефствовавшего над ней мужичка и думала: "Дурашка ты, дурашка! Очень мне нужно резать ваших кур и бить ваши яйца! Не понимаешь, что счастье ваше, что меня прислали, а не, допустим, Цукреева. Он бы подоил вас, поучил уму-разуму!" Грустно ей было думать о том, как мало нужно для счастья производителям кур и как много ей, мучающейся разладом в любви. А Тоня тем временем хохотала, косила зелеными глазами, пила чай, кофе, ела шоколадные конфеты, долго поднося их длинными наманикюренными пальцами к свежему, чувственному рту, и была так же весела и бодра, как и вчера. Обезумевший Володя прыгал вокруг нее, как молодой петушок. "А вот Борю никому даже в голову не придет отправлять на развлечение приезжей дамы, - с гордостью мелькнуло у Насти, - и прыгать он вокруг кого-нибудь не будет. Даже, как это ни грустно, вокруг меня..."