Читать «Горельеф» онлайн - страница 3

- В тебе словно кто-то огонь зажег.

- Что в сердце варится, на лице отражается... Захватила меня работа... Как в плену я, Кылына. Туман с памяти сошел. - Антик бросил ложку, подхватился. - Он, Иванко, стоит здесь, а я - здесь. Руки у него белые... И лицо белое. А немцы черные. "Ну, - кричит старший, - все?" - "Все", говорит Иванко. Старший кивает своим: мол, режьте веревки. Падает белое полотно... И остановилось мое сердце. А Иванко смеется от радости... потому что на пьедестале не фашист, а наш - шинель прострелена, и знамя... Остолбенели вражины: еще бы, надеялись увидеть немецкую силу, а увидели русскую. Да еще какую! Да еще какую!.. Мучили того мастера, резали на куски: почему не вытесал немца?!! А он: ха-ха-ха! Тверд, как скала, сильный, как дуб...

Антик вдруг умолк. Сел, взял снова ложку, покрутил ее в руке, но есть не стал.

- Может, ты вспомнишь, как моего Марка убили? - с надеждой спросила Кылына.

- Помню, первый наш бой помню. Первый и последний... Как телята, мы тогда столпились возле колючей проволоки. А проклятый фашист косит из пулемета. Тут Марко и упал на проволоку... А мне руку просадило, во, показал Антик на шрам выше ладони. - Тогда и взяли меня...

Кылына собрала посуду в корзинку. Глаза влажные от слез.

- Ну, я пойду, вечером Михася пришлю, ведь что это за еда.

- Спасибо, Кылынка... Если бы не ты, то и жить не жил бы.

И снова - тук! тук! - над селом, над всей округой.

Кылына бежит улицей, глаза - в землю. Возле Максимовой криницы остановила ее Марийка Тодошина. Она стояла у калитки и поджидала женщин, чтобы идти в поле.

- Как он там? - спросила тихо.

- Не знаю, что и думать. Какой-то бес вселился в него: так и поджигает, так и поджигает. Память его вернулась... О моем рассказал, - Кылына вытерла слезу. - Нездоров Антик, Марийка, весь в горячке.

- Но ведь работает! Хотели его вчера Максим с Варивоном забрать, пусть бы отдохнул немного, но куда там! Не подпускает никого и близко... Вот я и думаю: какое желание надо иметь, чтобы ни за что так трудиться.

- Умелый! Смотри, что оно вырисовывается.

- В плену он подручным у мастера был, вот и набрался.

То здесь, то там начали появляться у калиток марковчане, головы вверх.

- Вот тебе и Антик! Вон что выделывает!

- Да, свечка его горит ясно...

...Солнце уже за камень прячется, тень от него, вначале дрожащая, а потом загустевшая, как вода Коптяйки, ложится на Марки.

Антик спешит. Болят грудь и голова. Сердце будто кто-то клещами сжал.

Вот уже и вечер упал на ущелье. Ползет выемками упрямо выше и выше. Антик и молотка уже не видит.

Опускается на землю, садится на широкую лавку-топчан. Болезненным близоруким взглядом ощупывает руки:

- Еще неделю-две...

Белячок вертится возле ног, поскуливает, потом лает и бежит вниз. Вскоре из темноты выплывает Михась:

- Вот, дядечка, это мама вам передали, это тетка Марийка, это Зинка, это бабка Ганка... Посуду мама завтра заберут, а я побежал.

И нет Михася. Но, видимо что-то вспомнив, показывается вновь из темноты:

- Дядечка, дядечка, женщину мы узнали, а солдат - кто?

- Солдат? Солдат... Иванко.