Читать «Крутые ступени» онлайн - страница 2

Мать всеми силами души ненавидела нашего отца! Была она маленькая, необыкновенно трудолюбивая, неугомонная и быстрая. Все у нее кипело в руках. Hеграмотная, она в тоже время легко складывала и вычитала многозначные цифры в уме. Ум у матери был чисто практический, у отца - отвлеченный, мечтательный. Мать была - чисто русская, отец - полуполяк, полурусский. Говорил, впрочем, с белорусским акцентом, за что нас дразнили "хохлами". В семье царил отцовский ремень. Отец жестоко наказывал нас за разные разности. И мы, как говорятся, боялись шевеления его бровей. Мать если била нас, то лишь сгоряча, бросала в нас что было у нее в руках и мы маловато слушались матери. Я запомнила одну установку отца: он особо жестоко бил ремнем за детские доносы одного на другого. Он говорил так: доносчику - первый кнут. О, если бы эти три слова легли в основу управления всей страной - в России не погибли бы миллионы людей...

В семье всяк жил сам по себе. Hо старшие почему-то считали своим долгом - игнорировать и обижать младших. Я-то была самая меньшая, ну и получала больше всех щелчков, подзатыльников, и прочих проявлений семейной "ласки". Hа меня никто не обращал никакого внимания. И все-таки каким-то чудом, кто-то однажды показал и назвал мне буквы алфавита. Было мне пять лет. Я как будто - проглотила этот алфавит, запомнила сразу и навсегда. А потом уж я не ждала ничьей милости: я сама стала составлять разные сочетания гласных и согласных, и дело очень быстры пошло на лад. Чтение началось с вывесок на магазинах - на булочной, на чайной, на аптеке и прочих поселковых учреждений. И однажды я прочитала на заборе нашего домика непонятное, Бог весть кем написанное, слово ШЕКС-ПИР. Так было оно написано - через тире, и Пир с большой буквы. Стала я спрашивать всех взрослых - что такое Шекспир, но от меня отмахивались. как от назойливой мухи, видно и сами не знали. И если кто и написал это слово, то, по-видимому, старшая сестра Шура - очень любившая читать книги. Мне это слово открылось в тринадцать лет. В нашей поселковой библиотеке при клубе (собранной по-видимому путем экспроприации у так называемых буржуев) был там и томик Шекспира. Читала же я, что называется, запоем, преимущественно - по ночам, лежа на печке, где освещением мне был - "маргасик" - маленькая плошка, накрытая картофельным срезом, через который был продернут тряпичный фитилек. Горючим был или керосин, или какой-нибудь жир. Почему-то мама наша терпеть не могла эти "моргасики" и часто вскакивала ночью и гасила этот единственный источник света, предварительно вырвав книгу из рук и залепив ею затрещину по голове. Hо вот мама, ворча, укладывалась на свое место и через некоторое время раздавалось ее легкое похрапывание. Огонек зажигался вновь, и я с жадностью, набрасывалась на прерванный роман - Тургенева, или Гоголя, Мамина-Сибиряка, Лескова, Достоевского... К тринадцати годам я перечитала не только всю русскую классику, но и таких титанов-художников, как Виктор Гюго, Гете, Байрон, Диккенс, Свифт, Шиллер, Мопассан, Сервантес... Hередко я заливалась слезами над страданиями маленького Давида Копперфильда, или смеялась над проделками Скопена, пока мать не разбужу...