Читать «Дело было в Педженте» онлайн - страница 139

Новые, ранее неизвестные факты и общественная практика с течением времени либо подтверждают правильность субъективной концепции объективного процесса, либо вынуждают авторов концепции совершенствовать её, а то и пересматривать. Поскольку один и тот же объективный процесс проявляется в многообразии частных фактов, то разным людям могут быть доступны разнородные совокупности фактов. Но, если они пытаются понять не отдельные факты, а один и тот же объективный процесс и обладают достаточно высокой методологической культурой, то с течением времени они неизбежно приходят к единой концепции одного и того же объективного процесса в силу общности свойств отображения.

Картина 18. Старый стал, ленивый

«От моря к баку подошел Верещагин.

— Давненько тебя не видел, Абдулла, — сказал он, с удивлением наблюдая за суетой бандитов.

— Давно, — согласился Абдулла.

— Всё кочуешь? Стреляешь?

— Старый стал, — улыбнулся Абдулла. — Ленивый. А помнишь, какой я был?»

За долгие тысячелетия правления библейской концепции её адепты, да и сам Глобальный Предиктор действительно обленились. Вопросы же, иносказательно поставленные перед Абдуллой Верещагиным, содержательно точные: “Всё кочуешь? Стреляешь?”

Библейская цивилизация — цивилизация кочевников. И это не красивый афоризм, а предел мечтаний её передовых представителей. Чтобы не быть голословными сошлемся на образ “светлого будущего” из книги «Линии горизонта» Жака Аттали, в прошлом советника нескольких президентов Франции и президента Международного банка реконструкции и развития (1992 г.), по происхождению, как нарочно для затронутой темы, — еврея:

«Человек, как и предметы, будет находиться в постоянном передвижении без адреса или стабильной семьи. Человеку “останется” либо конформировать с этим обществом кочевников, либо быть из него исключением.» «… однажды, став “протезом самого себя”, человек будет самовоспроизводиться подобно товару. Жизнь станетпредметом искусственной фабрикации, носительницей стоимости и объектом рентабельности». Аттали даже спрашивает себя: «… можно ли в данном случае еще говорить о жизни, если человек производится и мыслится как товар?» «… кочевничество станет высшей формой Торгового Строя».

Это можно отнести к первой части вопроса Верещагина.

— Стреляешь? — спрашивает он далее Абдуллу. Иносказательно это может относиться либо ко второму, либо третьему обобщенному средству управления, — идеологическому. Но поскольку у Абдуллы на вооружении только пистолет (кинжал — символ информационной войны у него отобрал Сухов), то вопрос касается прежде всего идеологии. Существует мнение, будто бы западноевропейская жизнь по сравнению с жизнью в СССР была деидеологизирована. Если Запад и живет без явного оглашения идеологии, то это так видится только на поверхностный взгляд: Запад — библейская цивилизации. А Библия содержит в себе, кроме всего прочего, и идеологию общественной жизни, однако не называя её прямо идеологией. При этом Запад — до появления саентологии и возникновения относительно массового интереса к восточной мистике — был идеологически однородным обществом, в котором ни что, чуждое Библии,не проявлялось так, чтобы оказать влияние на дальнейшую судьбу общества в этой цивилизации. Запад привык жить без альтернативы Библии, не понимая её существа и бессознательно принимая библейские нормы в качестве автоматизмов поведения зомби-биоавтоматов и “само собой” разумеющихся истин, одинаково пригодных для всех жизненных обстоятельств, для всех народов, для всех регионов планеты, для всех исторических эпох, вопреки тому, что это — не так.