Читать «Самая мерзкая часть тела» онлайн - страница 100

Леня не бежал. Он передал свое тело ангелам. Ньютону и Галилею. Нырнул в водоворот, и зефир ночи подхватил, понес. Узкая щель между гаражами и трансформаторной будкой, россыпи гравия, мезозойская стоматология. Намолол им камешков на утренний кофе. Вечные лужи между коростами дворового асфальта. Изъездили, испешеходили. Драпал прямо по ним. Собаки след не возьмут. Длинная и вонючая подворотня овощного. На стенах автографы гвоздем и краской. Ленькины буквы самые большие. Черные, живые. Две о. На месте. Значит, пли, рота. Пли! Вперед. Мы победим!

Через Советский проспект пулей. И снова двор. Слева черепа, справа глазницы. Свалка ломаной тары «Мясного» и мусорные баки кафе «Жаворонок». Очередной темный лабиринт гаражей. Отогнутые прутья ограды. Собачье дерьмо школьной спортплощадки. Треск кустов. Лапшичку наломал кошачьему отродью. Черный сруб. Памятник архитектуры, охраняется государством. Первый дом этого ублюдочного города. Точка наведения атомной бомбы. Свисти, родимая. Лети!

И снова свет. Улица Кирова. Из рогатки тополей яблочной косточкой в тень общежития «Азота». Калитка яслей «Восход». Беседки и скамеечки последнего решительного рубежа. Дыра в заборе. Причмокивающий суглинок вдоль свежевырытой траншеи. Полночный обмен новостями листвы. Шепот сирени и карагачей. Он? Он. Живой? Живой!

Радуга лампы на стене. Дом. Подъезд. Четвертый этаж. Дверь с цифрой 36. Все! Точка. Всем спасибо.

Леня дышал. Он втягивал в себя весь воздух. Куб смешанного с каплями воды из ванной. Параллелепипед коридорного с колючими снежинками известки. Но кислород не поступал в легкие, не заполнял красные шарики альвеол. Мертвая рыбья икра. Жри ее ложкой. Давись! А молекулы жизни сгорали в носу, превращались в азот и углекислоту под языком, на входе в глотку. Но Леня все равно хватал, хватал, руками загребал подлую тьму…

И вдруг перестал, остановился. Колени ткнулись в половичок. Голова откинулась на кирзовые голенища. Поэт упал.

Но не умер. Нет. Искатель правды и любви, белобилетник, открыл глаза. Отсутствовал каких-то полчаса. Но они прошли. Миновали. Вынули железную спицу, ледяной штырь вытащили из его груди. Освободили. Отпустили. Иди. И Леня поднялся.

Отец спал сидя, привалившись голой спиной к кровати. Он был в носках и брюках. Рубаха и пиджак аккуратно расправлены на спинке стула. Зух выгреб из родительских карманов восемнадцать рубчиков с копейками. Не густо. Срок полураспада аванса один день. Еще своя десятка, немного серебра. Можно считать, тридцатник.

Пошел к себе за ширму. Взял самодельную холщовую сумку с ремнем через плечо. Можно прижать к боку, а внутрь положить нечего. Только две пленки. Прошлогодняя и новая. Недописанная, недоделанная. Гитара у Димона, а распятье продал.

Отец, и тот не посмел. Не покусился. Пьянь. А Ленька вот сдал. Толкнул Спасителя. Подарок урки.

— Держи, мля, тезка. Тебе. Молиться станешь — вспомни обо мне.

Вспоминать не хотел. Просто ненавидел их всех. Держал для понта на видном месте. Для редких гостей. Для тех, кого за ширму заводил. Вот вам крест, назло всем комсомольским флагам, значкам и грамотам. Стучите, кому надо, я не ваш.