Читать «Довлатов вверх ногами» онлайн - страница 61

В Соловьев

Тетрадь. "Уже третий! Две дочери и один сын. Чувствую себя, как зверь в загоне. Если бы не ответчик, пропал бы совсем. Домой возвращаюсь теперь поздно, под покровом ночной тьмы, надвинув на глаза панамку, чтобы не признал незваный сын, если подкарауливает - почему у нас в доме нет черного хода? Машу Туркину помню, один из шести моих бакинских романов, забавная была - только почему она не сообщила мне о нашем совместном чаде, пока я жил в Советском Союзе? Мой сосед-соглядатай скорее всего прав - шантаж. Либо розыгрыш. Если ко мне явятся дети всех моих любовниц, мне - каюк. Даже если это мои дети, какое мне до них дело? Неужели невидимый простым взглядом сперматозоид должен быть причиной жизненной привязанности? У меня есть обязанность по отношению к моей семье и трем моим законным, мною взращенным детям, плюс к сыну в ближнем зарубежье - до всех остальных нет никакого дела. Каждому из претендентов я могу вручить сто долларов - и дело с концом, никаких обязательств. Из всех женщин, с которыми спал, я любил только одну: для меня это единственная любовь, а для неё - случайная, быстро наскучившая ей связь. Это было перед самым отъездом, я даже хотел просить обратно советское гражданство. Одного её слова было бы достаточно! Но какие там слова, как она была ко мне равнодушна, даже в постели, будто я её умыкнул и взял насильно. Я человек бесслезный, не плакал с пяти лет, это обо мне Пушкин сказал: "Суровый славянин, я слез не проливал", хотя я не славянин, а Пушкин плакал по любому поводу. А я плакал только из-за Лены, и сейчас, вспоминая - плачу. Единственная, от кого я бы признал сына не глядя".

Здесь я как читатель насторожился, заподозрив Сашу в сюжетной натяжке - какая-то фальшивая нота зазвучала в этом, несомненно, искреннем его признании, что единственная любовь в жизни этого самоутверждающегося за счет женщин беспутника была безответной. Я закрыл тетрадь, боясь читать дальше - ведь даже если сын от любимой женщины и позвонил Саше, то в повести это бы прозвучало натянуто, неправдоподобно. О чем я позабыл, увлекшись чтением, - что это не Саша писал повесть, а повесть писала его, он уже не властен был над её сюжетными ходами. Жизнь сама позаботилась, чтобы Саша Б. избежал тавтологии, хотя его предчувствия оправдались, но в несколько измененном, я бы даже сказал - искаженном, гротескном виде. Пока он прятался от телефонных звонков, раздался дверной, и дормен по домофону попросил его спуститься.

- К вам тут пришли, - сказал мне Руди.

- Пусть поднимется.

- Думаю, лучше вам самому спуститься. С чемоданом.

- Какого черта! Ты не ошибся, Руди? Ты не путаешь меня с другим русским?

- Никаких сомнений - к вам! - сказал Руди и почему-то хихикнул. Я живо представил себе белозубый оскал на его иссиня-черном лице.

Передо мной стояла высокая красивая девушка - действительно с чемоданом, скорее, с чемоданчиком, но Руди смеялся не из-за этого, его смех был скабрезным и относился к недвусмысленному животу - девушка была на сносях. Смех Руди означал, что теперь уж мне не отвертеться, хорошо еще, что жена на даче и так далее, в том же роде - у наших негров юмор всегда на таком приблизительно уровне. Руди показал пальцем на улицу - там ждало такси. Положение у меня было пиковое - я видел эту восточную красавицу первый раз в жизни, но, с другой стороны, она была беременной, и я без лишних разговоров, ни о чем не спрашивая, расплатился с таксистом, взял чемодан и повел девушку к лифту.