Читать «Семейные легенды» онлайн - страница 6

Она всю жизнь вспоминала Север. Прожив больше полувека рядом с Питером, домом называла только родную деревню на Онеге. В ее рассказах о родине, где не знали замков, воровства и сахара, ходили в гости деревнями, водили хороводы, а на зиму заготавливали бочки моченых ягод, всегда была антитеза неправильной здешней жизни.

Она смиренно переносила пьянки и побои мужа, рожала одного за другим семерых детей, никогда не заступалась за них перед пьяным мужем и как должное воспринимала их уход во взрослую самостоятельную жизнь в 14-15 лет. Главным мерилом для нее было "что скажут люди". Поэтому с каменным спокойствием, тем же тихим твердым голосом, она выгнала дочь, которая "принесла в подоле", разрешив ей милостиво остаться только до утра, и объявила сыну: "Испортил девку - женись, иначе больше дома не появляйся".

Если Мария Савицка, как мощный магнит, создавала поле любви-ненависти, то бабушка Лиза вызывала у всех равнодушное уважение. В детстве, вслушиваясь в ее нескончаемые разговоры, я тщетно пыталась понять их настораживающую особенность. Теперь я точно знаю этому название - соцреализм. Действительность, профильтрованная одной тенденцией. Жизнь, подогнанная под заранее известный ответ. Однолинейность рационального восприятия, откуда изъяли перспективу абсурдной непредсказуемости. Этот мир был мне чужд: в нем не было ни папиной иронии, ни маминого тепла. Вечная мерзлота.

Леонид

Дядя остался в моей детской памяти ярким, мимолетным праздником. Как первые кадры французского фильма после "Новостей дня". Как лайнер, входящий в порт. Его светлый костюм был сродни мечте Остапа Бендера. Дым заграничных сигарет окутывал его неким фимиамом. Таллиннские сувениры казались заграничной диковиной.

Но главное, что поражало в моем дяде - это красноречие. Говорить было для Леонида привычным состоянием. Повод, вдохновение, аудитория значения не имели. Он выделял слова как цветок аромат; как кот повсюду оставляет свою шерсть. Речь его была яркой, сочной, как арбуз. Магическому обаянию Лёниных разговоров поддавались все. Но когда я рефлексивно пыталась выжить рациональную суть, та сладким соком просачивалась сквозь пальцы.

Делом жизни Леонид считал завоевание женщин. Все остальное казалось побочной и досадной необходимостью. Дядя был патологическим бабником, реинкорнацией вечного Казановы или искандеровского Марата. Любая женщина, с которой он не переспал, воспринималась вопиющим и раздражающим недоразумением. Он всегда стремился исправить эту дисгармонию. Вряд ли можно назвать это любовью или даже похотью. Что движет человеком, который инстинктивно кладет "на место", переставленную другим вещь, и раздражается на иное расположение?.. Почему подсознательно задевает иное произнесение (возможно даже правильное) знакомого слова?.. Просто, таков был для него миропорядок.

Избирательностью, привязанностью и предпочтением дядя не был скован абсолютно. Прилагая титанические усилия и невиданное упорство при осаде, Леонид не дорожил трофеями.

Оказавшись после армии в Таллинне, он снимал комнату. Хозяева квартиры, почти не говорили по-русски и уж тем более не догадывались, чем грозит им такой квартирант. Только когда визуально стала очевидна беременность 14-летней дочери, они пополнили запас русской лексики. Дяде был предъявлен ультиматум: или в ЗАГС, или в тюрьму. Он сомневался. Причем тюрьма порой казалась ему предпочтительней. Только категоричный вердикт матери и единодушное "женись!!!" родственников подтолкнули его к браку.