Читать «Журнал Наш Современник 2006 #4» онлайн - страница 8

И перед ним, плодоносным, распахнулись дали великие, неоглядные: он побывал в Сибири и в Средней Азии, близко знал громадные русские мегаполисы Москву и Ленинград, не говоря уже о Вологде, Архангельске, Мурманске и других областных центрах: а какими бескрайними показались ему, сельскому парню, морские и океанские просторы, сливавшиеся с небесной синевой. И он не оробел — он обрадовался, восхитился этими стихиями. “Я юный сын морских факторий,/Хочу, чтоб вечно шторм звучал,/Чтоб для отважных вечно — море,/А для уставших — свой причал”.

Морские его стихи, созданные в юности, менее известны и изучены, хотя уже в них видна поэтическая его неуёмность, неуспокоенность смелого духа, который он называл адским, преследующим его всюду: “Кружусь ли я в Москве бурливой…/Несусь ли в поезде курьерском…/Засну ли я во тьме сарая…/Ищу ль предмет для поклоненья/В науке старцев и старух,/- Нет, не найдёт успокоенья/Во мне живущий адский дух!..”.

Не только о море да о деревне писал он — своенравная муза его знавала и современные города, большие и малые. “Мужал я под грохот МАЗов/На твёрдой рабочей земле…/Но хочется как-то сразу /жить в городе и в селе…” Или вот такое, тоже открытое признание: “Как часто-часто, словно птица,/Душа тоскует по лесам!/Но и не может с тем не слиться,/Что человек воздвигнул сам!/Холмы, покрытые асфальтом/И яркой россыпью огней,/Порой так шумно славят альты,/Как будто нету их родней”. Или прекрасные стихи о Вологде: “Тост”, “Вечерние стихи”, “Вологодский пейзаж”… А какие горячие восклицания о московском Кремле! “…И я молюсь — о, русская земля! -/Не на твои забытые иконы,/Молюсь на лик священного Кремля/И на его — таинственные звоны…” Можно назвать ещё немало стихотворений, но в этом нет необходимости. Такой непоседа, как Рубцов, не мог не аукнуться в городе. “Как центростремительная сила,/Жизнь меня по всей земле носила!/За морями, полными задора, я душою был нетерпелив, -/После дива сельского простора/Я открыл немало разных див/Нахлобучив мичманку на брови, шёл в театр, в контору, на причал,/Полный свежей юношеской крови,/Вновь куда хотел, туда и мчал…” В конце апреля 1993 года (вот уж и с того времени прошло почти десять лет) в Союзе писателей России состоялся вечер памяти Николая Рубцова, и я не удивился, сколько разных людей собралось здесь: профессиональные моряки, поэты и прозаики, критики и преподаватели Литературного института, артисты, композиторы, певцы, журналисты, фотокоры — это только из числа выступавших, но и среди слушателей тоже оказались люди разных возрастов и профессий: рабочие, крестьяне, инженеры, врачи, учителя, студенты и ещё кто-то, кого я не успел спросить.

В зале были выставлены его фотографии разных лет, начиная с детства поэта, потемневшая от времени похвальная грамота с портретами Ленина и Сталина в верхних углах — ученику 3-го класса Никольской семилетней школы Николаю Рубцову за отличные успехи и примерное поведение; его разные записки, разрозненные листки рукописей, сборники стихов…

На этом вечере в воспоминаниях товарищей и всех знавших поэта при жизни почти зримо возник — помогла, естественно, и фотовыставка — молодой Рубцов, то сосредоточенно задумчивый, то озорной, весело хохочущий или обаятельно улыбающийся. Он был хорошим моряком все четыре года службы на Северном флоте — не только потому, что всякое дело, если уж он за него отвечал, он выполнял добросовестно, но ещё и потому, что до военной службы он поработал в траловом флоте (“Я весь в мазуте, весь в тавоте,/Зато работаю в тралфлоте!”) и уже знал море и корабельную службу. Разница, конечно, была, но морская стихия уже стала родной, он уверенно чувствовал себя на палубе или в кубрике эсминца, играл морякам на гитаре и гармошке, пел известные народные и авторские песни, иногда неизвестные свои, любил играть в шахматы и, конечно же, писал стихи. С Валентином Сафоновым, североморцем, сослуживцем и в то же время ещё стихотворцем, они состояли в одном литературном объединении при флотской газете “На страже Заполярья”, и вот теперь Сафонов, по-прежнему плечистый, крупный, но седовласый прозаик, давно оставивший стихи, стоял на сцене и расслабленно вспоминал далёкие те годы, яркие, весенние, своего дорогого друга и стихи, которые они приносили тогда к вот этому — Валентин показал на сидящего рядом за столом пожилого мужчину — начальнику литературного объединения, заведующему отделом флотской газеты капитану Матвееву. Он и тогда считал себя звездой поэзии не первой величины, но тогда он скромничал, и ироничный Рубцов весело ему возражал: “Да не звезда ты, Володя, — ты солнце нашей североморской поэзии!”.