Читать «Осиновый невидимка» онлайн - страница 10

А незнакомые лесные шорохи и голоса! Сколько дней и ночей провел я в лесу - зимой и летом, весной и осенью! - с настороженным, как у зайца, ухом. Сколько звуков и голосов я разгадал и сколько еще не разгадал!

Помню одну весну. Лесное болото, сумерки.

Лес растворился в сумраке и поплыл. Исчез и цвет: все стало серым и тусклым. Кусты и деревья сгустками тьмы шевелились в вязкой тягучей мути. Съеживались, то вдруг растягивались, возникали и исчезали. Вечер сменяла ночь.

Пора густых сумерек и теней, пора ночных лесных происшествий.

Кончились задумчивые вечерние песни; отсвистели на еловых маковках певчие дрозды, глазастенькие зарянки давно рассыпали по сучкам звонкие стеклышки песен.

Стою по колено в болотной жиже. Спиной привалился к елке; она чуть шевелится, дышит... Глаза закрыл, они сейчас ни к чему, сейчас нужны только уши.

Загугукал ночной сыч. Самого не видно. Перелетает в темноте с дерева на дерево сычиный крик: "У-гу-гу-гу!" Я поворачиваю за летающим сычом ухо. Вот рядом совсем загугукал: разглядел, наверное, меня желтыми глазищами и удивился.

Долго куковала в темноте ночная кукушка; далекое эхо за болотом ей отвечало.

Люблю слушать ночь. Тишина, а все что-нибудь да услышишь. Мышь пошуршит в сухих листьях. Утиные крылья просвистят в вышине. Суматошно вдруг закричат журавли на далеком болоте, словно их кто напугал. Солидно, не торопясь пролетит вальдшнеп: хорр, хорр - басом, цвирк-цвирк тоненьким голоском.

Даже в самую глухую полночь, когда живых голосов не слышно, лес не безмолвствует. То завозится ветер в вершине. То скрипнет дерево. Стукаясь о сучки, упадет шишка. Хоть тысячу раз слушай ночь - каждый раз будет по-новому. Как не бывает двух одинаковых дней, так и ночь на ночь не похожа.

Но есть в каждой ночи пора, когда наступает полная тишина. Перед ней снова зашевелятся и поплывут в вязкой мгле сгустки тьмы: на смену ночи близится темнозорь. Лес словно вздохнет: тихий ветерок пролетит над вершинами и каждому дереву что-то шепнет на ухо. И будь на деревьях листья, они ответили бы ветру по-своему; осины бы торопливо залопотали, березы бы ласково прошелестели. Но в лесу апрель - и деревья голые. Одни ели да сосны прошипят ветру в ответ, и поплывет над лесом тягучий гул хвойных вершин, как отзвук далеких колоколов.

И вот в этот миг, когда лес еще по-настоящему не проснулся, вдруг наступает время полной ночной тишины.

В такой тишине я услыхал то, что никогда еще в жизни не слышал: песенку крыльев! Схлынул предутренний шорох вершин, и в застойной млеющей тишине послышался странный звук, словно кто-то губами себе подыгрывал, отбивая плясовой такт: "Бррын-бррын-бррын, бррын, бррынн! Бррын-бррын, бррын, бррын, бррын!"

Раз подыгрывал, - значит, кто-то под этот такт и плясал?

Темень и тишина. Впереди совсем еще темное моховое болото, позади черный еловый остров. Я стою на его обочине, и странные звуки приближаются. Ближе, ближе, вот слышны над головой, вот удаляются, дальше, дальше. А погодя возникают снова, снова приближаются и снова проносятся мимо. Кто-то летает вокруг елового острова, отбивая в тишине такт упругими крылышками. Четкий ритм, плясовой такт; не просто бьет крыльями на лету, а поет ими! Поет на мотив: "Так-так, так, так, так! Так-так, так, так, так!".