Читать «Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)» онлайн - страница 26

-Зачем это делать - это стадо раз пройдется, все равно мыть придется заново,- чертыхался Андрей Шуляк.-Девчонки бы вымыли после.

Но я стоял на своем. После их приезда мне стало неудобно перед ним за эту стойкость-он оказался прав. Но наш руководитель - Никитенко Николай Федорович, назначивший меня в нашей триаде старшим, посмотрел на меня как-то особенно. Это существенно заполняло неудобство перед Андреем. Николай Федорович был и остается в моей памяти особенным человеком. Тем более, что его трагическая смерть, случившаяся через полгода, сказала мне о той же его главной проблеме, которую и я после просветления стал ощущать особенно остро-отсутствие полностью понимающего тебя человека. С таким умом, как у него, трудно иметь равных. Он и вел себя неординарно.

Сам он был украинцем. Крепкого сложения, невысокого роста, какойто весь круглый с круглой головой внешне он напоминал Жана Жака Паганеля и Луи де Фюнеса одновременно. Лет ему было тогда 50. Он был женат, имел маленькую дочку.

-Здрасьте,-небрежно летело нам после его захода в аудиторию. Предусмотреть что произойдет вслед за этим и произойдет ли само это приветствие было трудно. Его, наклоняющаяся вслед за каждым шагом, осанка могла выпрямиться, он, вдруг, остановившись, задуматься, смущая какого-нибудь студента невозможностью понять куда направлен сей пронизывающий выпуклый взгляд - в себя или на него, что не давали еще и понять и его незаурядные артистические данные. Пол-лекции его состояли из "э-э", "так сказать" и других слов русского языка, становившихся в его интерпретации словами - паразитами. Еще треть- из повторения сказанного только что.

-Земля имеет свойство быть твердой для кратковременного давления, мягкой - для долговременного,-малозначительно произносил вдруг он после длинных тирад многозначительных междометий.

-Ба-ра-но-ва!-Трубным голосом вдруг летело в аудиторию.

-Баранова!-повторялось мягко и кротко, если та не слушалась. Даже малейшие разговоры тут же стихали. Хронология стереотипов человеческих отношений у него отсутствовала. Горе было тому студенту и преподавателю, кто его подводил или не выполнял своих по отношению к нему обязанностей. По каким критериям он оценивает ответ очередного студента понять тоже было невозможно. Краснову, поймав его со шпорой и заставив его тянуть второй билет, он с восторженным восклицанием, радостно ошарашив того и его друзей, поставил пятерку. Мне же, ответившему почти все,-тройку.

-Белов, я тебя выведу без всякого сожаления,-сказал он мне на экзамене, увидев мое подсказывание соседу. Его интеллект был налицо, а та стена, которой он себя окружал, рождала в него веру. Тем не менее, я был на него обижен за ту фразу на экзамене. Тот взляд исчерпал половину моей обиды.

Краснов при протеже своего научного руководителя с кафедры психологии перевелся на второй же курс МГПИ на факультет психологии, принеся мне двойственность чувств-какое-то облегчение и депрессию за состояние дел в психологии. Этим ходом Краснов опять переплевывал всех своих сострадателей, оставивших его на должности профорга. Теперь ему место в нашем институте на престижной кафедре было забронировано, тогда как им предстояла борьба между собой и деканатом и даже не за то, чтобы остаться в городе, а за более-менее сносное место в каком-нибудь районе области. "Пусть пожинают свои плоды и думают в будущем",-думал я. Но здесь я несколько ошибался. Едва ли так думали об этом многие. Своей борьбой я не дал Краснову при помощи краснобайства и друзей продолжить начинающуюся открываться явную несправедливость в отношениях и подавление им их правильных поступков. Я защитил их души от унижения, и они не знали боли. А то что не выстрадано едва ли полностью осмысливается и ценится. Но нет худа без добра. У меня с плеч свалилась гора. Врагов у меня теперь не было. Друзья Краснова, сохраняя свое достоинство, укрепляли со мной свои отношения. Медленно приближалась другая проблема-армейцы.