Читать «Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)» онлайн - страница 17

В эту поездку на дачу Вадик огорошил меня еще один раз. Брошенным мячиком я попал ему в лицо. Из-за контраста с прежним выражением его лица я расхохотался.

-Что ржешь?-Пирацетаму нажрался?- спросил Вадик.

Мой смех стал угасать. Когда мы шли на поезд, я выдал ему и это, и отца, и "балаболку". Сказать ему было нечего. Но мнение к этому у него оставалось свое. Во время нашей первой встречи в Москве, мы пошли в магазин "Мелодия", чтобы посмотреть альбом из двух пластинок "Реки и мосты" "Машины времени". Мы подошли к дебютной их продаже и взяли 4 альбома: мне, ему, моему отцу к приближающемуся дню его рождения и моей сестре. Когда дома я стал обновлять покупку, игла сорвалась с пальца и процарапала сторону одного диска до середины. Теперь в колонке раздавались щелчки. Вадик полулежал на диване и демонстративно смотрел какое я приму решение. Можно было этот диск и подарить. Я взял его себе. "Надо же",-почувствовал я . С отцом мы расстались как глухой со слепым. Наверное, и тем и другим был я, хотя и не полностью. И еще говорящим.

-Ты любишь песни Аллы Пугачевой?-спросил я как-то Илюшу.

-Нет.Папа говорит, что она поет не про перестройку.

-Здесь о перестройке,-успокаивающе сказал я отцу перед отъездом после вручения альбома.

-...,- в сердцах выдохнул отец.

Отвернувшись друг от друга, мы пожали друг другу руки, и я побежал вниз по лестнице. Я тут понял, что "достал" его, сам того не желая. Но разделить тогда с ним эту боль я уже и вообще не мог. Тогда я был полон своей. "Хорошо, что Павитрин не слышал этих слов",- подумал я. В этот момент он был уже внизу. В аэропорту мы встретили Андрея Патка- нашего одноклассника, летевшего домой. Я и тут был немногословен. Павитрин же от меня отдыхал.

-Надеюсь, ты не тот поцарапанный альбом мне подсунул?- спросил он в Благовещенском аэропорту.Я молча посмотрел на его улыбочку. Когда я у дома вышел из машины, и посмотрел ей, поворачивающей на перекрестке, вслед, то увидел один лишь Павитринский затылок.

Стирание прошлого жизненного опыта пережитым стрессом

С началом учебы я стал в динамике - при общении с людьми осознавать ту ситуацию моей души, в которую я попал. Я никому не мог объяснить, что со мной произошло. Понятно, я мог словами сказать о случившемся стрессе, даже о том, что я сошел с ума. Иногда я говорил и это. Но слова не отражали того состояния моей души, в котором она находилась или отражали, пока я еще их не сказал. Но едва я их говорил, как они начинали выглядеть совсем по иному, а не так, какими были они в моей душе, постоянно отражающими ее состояние. Слово "стресс" вдруг становилось таким нежным и чистым, что я начинал чувствовать, что я не выразил человеку того, что хотел. Одновременно я начинал чувствовать, что просто не смогу человеку выразить состояние своей души из-за одномерности всех возможных слов. Что для этого, этому человеку надо на время отождествиться со мной в душе в подлиннике, а не воспринимать умом мои слова, придавая им собственное звучание. С другой стороны сказать, что я полный дурак я тоже не мог. Само мое осознание происшедшего уже как-то утверждало меня в своих глазах. Да и прежнее переживание диалектического мышления где-то в глубине меня оставляло веру, что этот сход временный. Я не мог просто думать, размышлять, разве что с большим усилием внимания, не мог с легкостью вытаскивать из памяти необходимую мне информацию, но сама направленность моего хода мысли говорила мне, что я не дурак, что я просто не могу из-за навалившейся на голову тяжести спокойно мыслить. Хотя тяжесть иногда была такой, что и это я мог осознавать лишь подсознательно- по сути не сознавая этого. Просто сам становился этой тяжестью, излучая, казалось, ее. Проблема общения с людьми стала на первый план. Душа рвалась излить хоть кому-то свою боль. Приходили письма от армейских друзей. Но я не мог им ответить. Давящая тяжесть отключила все мои прежние интересы к жизни. Единственной тягой осталась тяга к знаниям будущей одновременно противовесом развивавшемуся комплексу неполноценности и единственным путем из той ситуации в которой я оказался. Написать друзьям о том, что я сошел с ума я, понятно, не мог. Мягче это выразить я тоже боялся, так как в слова я вкладывал переживаемое. Я боялся написать о своей неполноценности. Написать отписку не позволяла совесть. Я разрывался между угрызениями совести и тягой души ответить им. Написать просто о чем-либо я не мог так как в любое делаемое дело вкладываешь себя всего- часть же меня была больной. Я чувствовал и боялся, что это мое действительное состояние будет, понято моими друзьями, или я задену их какой-нибудь интонацией письма, если начну это от них скрывать. Задену не фактом скрытия, а какой-нибудь интонацией, которые я не осознаю. Через год мои терзания по поводу моего вынужденного молчания утихли.