Читать «Точка сингулярности (= Миссия причастных)» онлайн - страница 20

— Реально, если не глупить и не жадничать.

«Ишь, ввернул! — обиженно подумал Редькин. — Когда квартиру покупали через фирму Константина, подколки по поводу жадности были дежурными. И не справедливыми. Очень многие люди своего родного языка не знают. Жадность — это стремление нахапать, а стремление сберечь свое — это скупость. Второе в гораздо большей степени свойственно Тимофею, и скупость он за порок никогда не считал. Впрочем, знавал за собою другой недостаток — неистребимую любовь к дармовщинке. Халявщиком его со школьных лет звали. Но так ведь это тоже не жадность…

А сейчас платить пятьдесят процентов Бог знает кому — обидно до соплей. Денежки, извините, приличные набегают. Неужели нельзя как-то по-другому?»

— А если через суд? — спросил он. — Чтобы все до копейки получить.

— Попробуй, — сказал Константин.

И Редькин словно воочию увидал, как Костя отваливается в кресле, пожимает огромными плечищами и, крутя в пальцах свой пышный ус а ля Тарас Бульба, скептически ухмыляется.

— Попробуй. Это тоже вариант, только волынка жуткая и ещё учти: полная сумма по суду может оказаться меньше той бандитской половины.

— Да ну! — не поверил Тимофей.

— Я тебе говорю. Ну, ладно. Удачи. У меня тут клиенты пришли.

* * *

Маринка высказала гипотезу:

— А что, если это КГБ?

— С дуба рухнула, мать?

— Нет. Забыл разве, кем был мой отчим.

Отчим Маринки был отставным полковником ГРУ, угодившим в загадочную и зловещую историю в конце девяносто пятого. С его подачи Тимофей загремел тогда в КПЗ Лефортовского изолятора, едва не остался за решеткой на новогоднюю ночь, лишь каким-то чудом за шесть часов до боя курантов выпустили…

Впрочем, истории этой предшествовала ещё и некая увертюра.

Месяцами тремя раньше в результате дурацкой аварии (матрас сорвался с верхнего багажника) Редькин убил на шоссе двоих человек, судя по всему, крупных уголовных авторитетов, гибель которых оказалась крайне выгодна именно для КГБ. Бывают же такие совпадения! Редькин узнал обо всем непосредственно от сотрудницы органов — некой импозантной девицы с ярко-рыжей шевелюрой и совершенно бесцветной, наверняка ненастоящей фамилией — Иванова. Иванова эта и арестовала его прямо там, на трассе, и там же отпустила. В конечном итоге, чудовищная авария просто сошла Тимофею с рук. Но вся жуть давнишней истории заключалась в другом: однажды ночью с пьяных глаз он проболтался отчиму (точнее, тесчиму, как Тимофей звал его: отец — отчим, тесть — тесчим) о случившемся на дороге, хотя и давал рыжей гэбэшнице клятвенное обещание молчать. И вот уже следующим утром его вызвали на Лубянку. Допросы вели странно, про убийство почти не спрашивали, зато о Петре Васильевиче Чуханове, то есть о тесчиме, комитетчиков интересовало буквально все. Мало этого, ещё через два дня рыжая деваха Иванова явилась к ним в дом. «Историческая» беседа старого грушника с юной чекисткой за закрытыми дверями проходила в отсутствие Редькина — он как раз ещё в Лефортове парился, — однако Маринка не раз пересказывала ему все в подробностях, да и остальные свидетели обогатили сочными деталями нарисованную женой картину, так что Тимофею уже порой начинало казаться, что он все это видел и слышал самолично. После разговора, завершившегося звонком в Америку и внезапным обмороком Ивановой, появился второй сотрудник ФСБ, и они ушли вместе с тесчимом, успевшим переодеться в костюм, и даже галстук зачем-то нацепившим.