Читать «Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)» онлайн - страница 39
Константин Симонов
Шофер, дожидавшийся Пантелеева на том берегу лимана, был рад их возвращению, как бывают рады все шоферы, чьи фронтовые пассажиры уходят вперед, в неизвестность. Обрадованный тем, что все живы и целы, он суетливо спрашивал, не замерз ли кто - у него есть в машине одеяло и даже подушка, может быть, кто захочет поспать в дороге.
- Вы лучше-ка вот что, - сказал Пантелеев, - снимите предохранительные сетки с фар.
- Нельзя, товарищ Пантелеев, - решительно сказал шофер. Светомаскировку надо соблюдать, дороги бомбят.
- Пусть лучше бомбят, чем где-нибудь навернуться, - сказал Пантелеев, мне надо через два часа быть на Военном совете, так что придется жать, а с сетками ни черта не видно, угробимся.
- А демаскировка, товарищ Пантелеев?
- Демаскировать нам по дороге, кроме самих себя, некого, - ответил Пантелеев. - Подъедем к Симферополю - наденете сетки. Быстро снимайте, да поехали, - добавил он тоном, показывавшим, что разговоры окончены.
Шофер, сердито шевеля губами и ругаясь про себя, снял предохранительные сетки, сел за руль, и машина помчалась к Симферополю.
Лопатин думал, что Пантелеев, так же как и по пути сюда, захочет поспать, но Пантелеев, промолчав первые пять минут дороги, сам повернулся к нему и спросил:
- О чем думаете?
Лопатин солгал, что ни о чем не думает: он думал о своей жене, по это были сложные и невеселые мысли, и ему не хотелось ими делиться.
- Неужели так-таки ни о чем не думаете? - повторил Пантелеев и, не дожидаясь ответа, сказал: - А я думаю, что чистой коммунистической души у нас еще некоторым людям не хватает.
Живет такой начальник, чистые воротнички каждый день подшивает, сапоги при помощи ординарца до блеска чистит, а чистой коммунистической души не имеет.
Лопатин подумал, что Пантелеев вспомнил про Кудинова, но при шофере не захотел называть фамилию командира дивизии.
- А этого, - имея в виду Бабурова и все еще продолжая размышлять о нем, как о живом, сказал Пантелеев, - этого, которого под суд завтра отдадим, думаете, мне не жалко? Жалко! Потому что, если бы у него загодя дня два над душой просидеть, он бы по-другому оборону подготовил. А коммунистического сознания, чтобы все самому, без погонялки сделать, - у него пе нашлось.
А теперь, конечно, под суд! А этих бедных, почыо побитых, поколотых в страхе и ужасе, - их знаете как жалко, - в голосе Пантелеева, как показалось Лопатину, что-то даже дрогнуло при этих словах. - Двадцать первого года рождения рота, в голодный год их матери высохшей грудью кормили - для того ли, чтобы первый фашист пришел и всех, как кур... О том ли мечтали...
Пантелеев шмыгнул носом и вытер глаза.
- Растили, кормили, учили, говорили: растите, детки, до коммунизма доживете, а потом взяли и отдали первому попавшемуся фашисту на смерть, без боя, за просто так! Куда это годится! - крикнул он, и в машине надолго воцарилась тишина.
- Слабо воевали и под Сальково, и сегодня, - после долгого молчания, во время которого машина бесшумно неслась по дороге, сказал Пантелеев.