Читать «Ветка Палестины» онлайн - страница 10

....Нина наконец протолкнула Полинку в дверь, заперлась за ней от своих босоногих, хнычущих братишек, которым она на ходу материнским жестом утерла носы. И почти так же, как мальчишки, взахлеб, суматошно рассказала, как это было. То, что знала сама. И что рассказывал всем старик возчик, который по наряду полицаев свозил евреев в клуб.

Но Полинке все еще слышались главным образом раздерганные мальчишеские голоса.

Немцы нагрянули в село, точно их из пушки выстрелили. Никто не ждал. Рыли окопы для своих. Услышали треск мотоциклеток. Выглянули из окопов. Маты моя! Шинели зеленые. Каски не наши. Они! Как мотоциклетки протрещали, все лопаты побросали и кто куда.

...Про родителей Полинки был слух, что уехали. Дня за три до немцев Фима болел. Не мог идти. Пока родители подводу раздобыли да пробивались по запруженному шляху, под Нико полем разбомбили переправу. Тут мотоциклисты их и настигли. На той же подводе вернулись домой. К соседям. Куда ж еще?

Неделя прошла, не больше, вышло распоряжение: евреи должны носить желтую звезду. Надо было зарегистрироваться и взять ее. "А зачем это? спросил Фима.- Для позора?" Мать сказала: "Умру, а звезду не надену".

Безногая портниха Сима просила маму не выходить: "Роза, что надо, принесут! "Условились стучать в окно три раза: свои, значит.

На другой день постучала, как условлено, в окно Мария Курилова, тоже соседка, сказала матери:

- Всякое говорят, Роза, пусть Фимочка у нас живет. Только есть зови.

Куриловых Полина знала. Шахтерская семья. Девять детишек.

- Где девять, там и десятый,- сказала Мария просто, хотя найди полицаи у Куриловых Фиму - вывезли бы всех Куриловых в карьер...

Нина подняла глаза на Полинку и... притихла. Лицо белее марли, глаза закрыты, губы синие

Словно Полинка лежала навзничь там вместе с родителями - в карьере.

Нина мотнулась к ней, схватила Полинкину руку, сжала ее. Наконец заставила себя продолжать.

Мать со дня на день ждала: придут! А спокойная была. Сын в безопасности. Счастье какое!.. Отнесла к Мухиным все, что осталось ценного из вещей. Пальто зимнее, только справила; зеленую плюшевую скатерть -семейную реликвию. "Если что,- сказала,- Фимочке отдайте".

Чего ждала, стряслось в пятницу. Вечером постучали три раза. Свои. Мать открыла. Стоит немецкий офицер и полицай. Подъехала длинная фура.

- Запас еды на сутки. И на фуру! -- приказал полицай и забросил ружье за спину: жиды сопротивляться вроде не собирались. Понятливые. И к выходу пошли сами.

(Об этом полицай на суде рассказывал. Извозчик.)

Немец тоже вложил пистолет в кобуру, усмехнулся нехорошо: торопитесь-де, торопитесь...

Мать переступила через порог, глаза скосила. Вздохнула облегченно. Нет Фимочки!

И, улыбнувшись, пошла к фуре... Улыбнулась, говорили, спокойно так, легко, вроде перед ней не фура разбитая, а дочерний свадебный поезд.

Тут Любка Мухина вышла из своего дома. Руки на кофточке скрестила. Брови подбритые.

И вдруг кинулась всполошенно по саду к дому Куриловых, крича:

- Фимочка, Фи-имочка! Мама зовет!

Сын примчался, запыхавшись, когда родителей уже подталкивали тычками на фуру: они вдруг остановились у колеса и стояли так, недвижимо, плечо к плечу. Их прикладом по спинам, они вроде не чувствуют.