Читать «Москва за океаном» онлайн - страница 141

В Москве Ким пыталась понять жизнь и специально встречалась с анонимными алкоголиками, с пролетариями - представителями революционного класса и "лучшими" людьми - коммунистами; очень удобно было то, что иногда все три ипостаси соединялись в одном лице.

Ну и какой был вывод? - спросите вы. А какой может быть вывод после общения с такой публикой?

Ким страшно расстроилась и во многих своих идеалах разочаровалась:

- Мне видно, что любой нормальный умный человек, порядочный в моих глазах, который имеет какие-то принципы, - такой человек не будет в русской компартии.

И я тут что, с ней спорить буду?

- Так коммунисты - они и есть коммунисты, какой с них спрос...

- В Америке - это другое, - обижается она. - У нас даже в компартии США были принципиальные люди! И рабочие у нас чувствуют, что они могут что-то делать. А в Союзе рабочий - бессильный. Если он не получает зарплату, он не будет протестовать, он просто будет без денег. Это какая-то рабская психология! - Дальше она меня берется утешать: - У нас такая психология тоже есть у негров от исторических причин, потому что они рабами были. И поэтому сейчас у них нет такого самоуважения, как у белых. Они не могут поднимать себя, они пользуют наркотики. Большинство негров нищие...

Будущее России Ким представляется прекрасным:

- Я надеюсь что у вас забастовок будет еще больше. А то большинство страдает и бедствует, а мафиози правят страной.

Это жестокое триединое разочарование в коммунистах, рабочих и алкоголиках могло бы сломить Ким, если бы она не нашла утешения в Кулагине. Он был всем хорош: во-первых, беспартийный, во-вторых, не пролетарий, а художник, а в-третьих, пить фактически бросил. А душевность одинокого художника, с которой он по пьянке бескорыстно спас несчастную девушку, была и вовсе беспример-ной.

И она сделала ему предложение, от которого он не смог отказаться:

- Она мне говорит, пойдем женимся, в смысле я замуж выхожу. Ну, за меня.

Узаконили они свои международные отношения. И стали жить-поживать и добра наживать.

- Помню, были у нее какие-то французы, я им матрешек с Горбачевым налепил, а они мне телевизор цветной и палас подарили. - Кулагину приятно про такое рассказывать. - Стал я подниматься, подниматься... Я в Америку жить и не собирался. Мне и в Москве было хорошо. Думал, жена - американка, даст мне престиж какой-то.

А престиж точно появился:

- Телефон, как утюг, стал нагреваться. Всем я стал нужен, всем я стал хороший. Все ко мне уже липнут...

Однако разлука художника с родиной представлялась неминуемой.

- В Москве тогда дела такие начались, что и жратвы нету; как раз мятеж первоначальный был в августе. Так что решил я ехать.

Таким был его ответ на вечный и мучительный вопрос: "С кем вы, мастера культуры?"

- А ехать в Америку - так надо ж уметь что-то делать! Ну, перед отъездом взял я доллары, поменял на русские бабки, купил ящик водки и поехал в Федоскино. А там же лаковые шкатулки. Снял на неделю комнату, пригласил тех, кто любит выпить, - ремесленников. Ну вот, ребята начали пить и показывать мне, как они рисуют - один способ, другой. И как орнаменты делать. Все это я записал в своем мозгу. Потом аналогичную операцию проделал в Жостове. Ну теперь, думаю, можно рвать отсюда. Вот. И поехал сюда. Друзья меня догоняли снимай пиджак, снимай куртку, ты там себе все равно купишь. Ботинки снимали! До самого поезда за мной бежали, раздевали...