Читать «Свинцовый монумент» онлайн - страница 30

Он посмотрел на Андрея. Румян, круглощек, даже слабый пушок на верхней губе у него еще не пробивается.

- Объясняй тебе, не поймешь. Рано еще. Хотя эвон какой уже длинной жердью вымахал! Словами рассказать все можно, а чтобы понять перечувствовать надо. Знаю я этого бухгалтера - Мурычев, - вместе - Колчака колошматили. Отважный, смелый боец, товарищ надежный. А женился плохо. Вот тебе и все. И пропал теперь человек.

- К подлогам жена его подбивала? По жадности?

- Так и знал я! Другая мысль тебе и прийти не может. По опыту житейскому твоему.

- А какая другая мысль прийти должна бы?

- Не говорю: должна. Пусть и до седых волос не приходит. Постарайся, чтобы не приходила. А женился плохо он потому, что радости от жены как от жены у него не было. Сказать так: жил с ней как в холодном погребе. Бывают женщины такие. Потянулся к другой. Это же самая злая тоска к другой тянет, когда дома без тепла, без радости. Удержу нет. Подать бы ему на развод. Ребенок. Знает он, и жена будет против. Куда же она, разведенка, с ребенком потом? Если бросит ее. И по общественной линии проработают так, что в глазах позеленеет. А к другой-то бабе любви у него не было. Просто с мужской тоски к ней тянулся. Баба это видит, опытная, с расчетом. Ищешь, голубчик, у меня утешения - возмести. И возмещал. Да ведь радость от нее получал тоже, сказать так, по фальшивой накладной. Когда без любви-то. Выходит, тоска еще злее. Откачнулся от этой, сразу нашлась новая. Утешила. Они ведь, утешительницы эти, словно осы, чуют издали, где варенье на меду варится. Так и пошло потом, сказать, по конвейеру. Где последнюю границу чести и совести своей он перешел, кто там разберется. Привлекли к суду не за моральное разложение - за растрату. А тут, конечно, вывернулась изнутри и эта сторона, - Федор Ильич снова внимательно посмотрел на Андрея. - Знаю я и сейчас, как мысль твоя работает.

- Скажите, дядя Федор.

- Поделом вору и мука. Есть такая старинная поговорка. Что же, думаешь ты правильно. И поставь меня судьей над Мурычевым, я бы тоже его к десятке приговорил. За растрату. И со всей жестокостью отметил бы в судебном приговоре моральное разложение.

- Вы чего-то недоговариваете. - Андрей заметил словно бы трещину в голосе Федора Ильича.

- А недоговариваю я уже не по суду, а по жизни. Суд не все может судить. Может он, например, осудить тот час, в который Иван Мурычев со своей законной женой в загсе подписи ставили? А преступление как раз в тот самый час началось...

- Ну, дядя Федор... - протянул Андрей.

- Вот опять у тебя мысль: прежнего дружка своего оправдываю. Нет, Андрей, не оправдываю. Но в тюрьму на десять лет с горьким сердцем его посылаю. Потому что ни одна из тех баб, которые из него эти тысячи высасывали, совсем его не любя, ни одна из них на волосок даже не пострадала. Прошли по делу как свидетельницы. При закрытых дверях. По их просьбе. А законная жена оказалась чуть не главной обвинительницей. И опять все правильно. А теперь такую мысль я выскажу, которую тебе еще и не понять. Если у жены этой законной в невестах еще к человеку любви не было, зачем же она замуж за него выходила?