Читать «Жаркий июль» онлайн - страница 3

Наконец двигаемся.

Я смотрю, как Марина подставляет лицо свежему речному ветерку, как треплет он её длинные светлые волосы, и только теперь понимаю, что у нас впереди два долгих дня, сегодня пробудем на пляже до самого вечера, потом пойдём на последний сеанс в кинотеатр «Краков», а завтра…

Кстати, что завтра?

Я ласково касаюсь пряди её волос, Марина прижимается ко мне щекой, и я шепчу ей на ухо:

— А завтра?

Марина всегда понимает меня с полуслова, по крайней мере в большинстве случаев, поэтому и отвечает, не колеблясь:

— По грибы.

По грибы — это подарок мне.

Я — грибник, и все в управлении знают, что в милиции я фактически не по основному призванию — мне бы работать лесничим, дневать и ночевать в безграничной полесской дубраве. Но и я уверен, что никто из милицейских капитанов и даже майоров не разбирается так в груздях и подберёзовиках, маслятах и рыжиках. Особенно рыжиках. Нет на свете лучших грибов. И жареных, и солёных, и маринованных.

Однако о рыжиках будете думать завтра, уважаемый капитан, потому что трамвай уже подруливает к пристани и резко сигналит, предупреждая какого-то рыболова в лодке, — болван, а не рыбак, разве непонятно, что речной трамвай разгонит даже привычную ко всему плотвичку?

Мы с Мариной выскакиваем на берег первыми, сбрасываем туфли и, увязая по щиколотку в не прогревшемся ещё с ночи песке, бредём через остров к основному днепровскому руслу. Там вода холоднее и течение быстрее, народу, конечно, будет море, но мы с Мариной, если захотим, можем уединиться даже в человеческом столпотворении.

Правда, между девятью и десятью часами пляж заполняется, и к воде приходится пробираться, чуть ли не переступая через множество тел. И все же нам хорошо: мы ранние пташки и лежим у самой воды, я — навзничь, подложив под голову руки, а Марина зарылась в песок — уткнулась подбородком в подставленные ладони и читает мне Уолта Уитмена:

Свежий, простой и прекрасный, освободившийся из плена зимы,

Как будто никогда не бывало на свете ни мод, ни политики, ни денежных дел,

Из подогретого солнцем, укрытого травой тайника, невинный, тихий, золотой, как заря,

Первый одуванчик весны кажет свой доверчивый лик.

В поэзии я разбираюсь меньше, чем в грибах, но почему-то не стыжусь признаваться в этом, и все же Уитмен производит на меня впечатление, мне не удаётся выразить его словами, а может, просто не хочу и говорю, глядя на солнце:

— Красиво…

От солнца у меня начинают слезиться глаза. Я закрываю их, хочу сказать что-нибудь умное, но слов, которые передавали бы подлинную суть моих чувств, так и не нахожу и повторяю:

— Красиво…

— Да, красиво, — соглашается Марина.

Я заглядываю ей в глаза и начинаю понимать Уитмена ещё больше. Отбираю у Марины книжку, листаю её, и чуть ли не сразу попадаются такие строки:

Когда я читаю о горделивой славе, о победах могущественных генералов — я не завидую генералам,

Не завидую президенту, не завидую богачам во дворцах,

Но когда говорят мне о братстве возлюбленных — как они жили,

Как, презирая опасность и людскую вражду, вместе были всю жизнь, до конца,

Вместе с юности, в зрелом и старческом возрасте, неизменно друг к другу привязаны, верны друг другу, —

Тогда опускаю я голову и отхожу неспешно — зависть съедает меня.