Читать «Занимательные истории, новеллы и фаблио» онлайн - страница 101

Маркиз де Сад

Злосчастного президента хватают, кладут ничком на узкую скамью и связывают ему руки и ноги. Каждый из четырех духов берется за узкий кожаный ремень длиной в пять футов, и они в такт друг другу со всей силы стегают по всем обнаженным частям тела несчастного Фонтани. Три четверти часа без перерыва мощные руки воспитывают президента, и вскоре он превращается в сплошную рану с сочащейся отовсюду кровью.

– Пожалуй, довольно, – решает главарь, – я же объяснял: мы преподаем ему урок филантропии и сострадания. Попади мы в руки этого негодяя – он бы наверняка нас колесовал. Но, раз уж мы хозяева положения, обойдемся с ним по-братски и ограничимся небольшой поркой. Может, после нашего урока он постигнет, что для улучшения породы человеческой вовсе не обязательно убивать людей. Держу пари – после пятисот ударов плетью он излечится от приверженности к несправедливости и в скором будущем станет одним из самых неподкупных судей в своем сословии. Освободите его, и продолжим наш обход.

– Уф! – вскрикивает президент, едва завидев, что его палачи исчезли. – Теперь я убеждаюсь, коль мы со свечкой в руке выведываем и разглашаем чужие проступки, желая потом насладиться прелестью наказания, да, теперь я ясно вижу, – это нам тотчас воздается с лихвой. Все же кто им рассказал обо мне, откуда они так подробно разузнали всю мою подноготную?

Как бы то ни было, Фонтани по возможности приводит себя в порядок. Едва он облачился в свои одежды, как услышал душераздирающие вопли с той стороны, куда скрылись привидения. Прислушавшись, он узнает голос маркиза: тот изо всех сил зовет на помощь.

– Черт меня побери, если я двинусь с места, – говорит поколоченный президент, – пусть эти мерзавцы отстегают его, как меня, раз им хочется. Меня это не касается: у каждого свои трудности, нечего вмешиваться.

А шум между тем усиливается, наконец д'Оленкур появляется в комнате Фонтани в сопровождении двух слуг. Все трое кричат как резаные. Все трое в крови. У одного – рука на перевязи, у другого – повязка на лбу. Бледные, растерзанные, окровавленные: глядя на них, можно было подумать, что они сражались с целым легионом чертей, выскочивших из ада.

– О друг мой, какая ужасная атака! – восклицает д'Оленкур. – Мне казалось, что нас всех троих придушат!

– Я вижу, и вам досталось, а взгляните-ка на меня, – говорит президент, демонстрируя свои истерзанные телеса, – вот как они со мной обошлись.

– О, клянусь честью, друг мой, – говорит полковник, – на этот раз у вас есть прекрасный повод подать славненькую жалобу. Для вас не секрет, как давно – уж сколько веков, не знаю, – ваш брат судейский пристрастен к поротым задницам. Созовите суд, друг мой, разыщите какого-нибудь именитого адвоката, желающего поупражняться в красноречии в пользу ваших исхлестанных ягодиц. Вооружитесь искусным приемом одного древнего оратора, которому удалось пронять судей ареопага, – тот прямо в трибунале открыл перед присутствующими пышную грудь красавицы, чье дело защищал, – так пусть же ваш Демосфен в самый патетический миг защитительной речи обнажит этот замечательный зад, чтобы окончательно разжалобить собрание. Особенно показателен опыт парижских судей, перед которыми вам вскоре надлежит предстать. Вспомните знаменитое дело 1769 года. Тогда сердца судей были куда сильнее растроганы сочувствием к пострадавшим ягодицам проститутки, нежели к подыхающему с голоду народу, отцами которого они себя именуют. Так вот, они устроили уголовный процесс против одного молодого дворянина, пожертвовавшего лучшие годы жизни на службу своему королю. В результате в награду он получил лишь унижения: их уготовили ему злейшие враги столь рьяно защищаемой им отчизны. Поторопимся с отъездом, дорогой товарищ по несчастью. Оставаться в этом треклятом замке небезопасно. Вперед, не теряя ни минуты! Мы прибегнем к мести. Помчимся к блюстителям общественного порядка и будем вымаливать справедливости у этих столпов государства и защитников угнетенных.