Читать «Дневник (1887-1910)» онлайн - страница 184

Она целует меня (а я не могу), садится прежде, чем ей предложили сесть. Я говорю:

- Добрый день, мама. Ну, как дела?

И ни звука больше.

Но ей большего и не требуется. Она не нуждается в собеседнике. Она говорит:

- Я зашла посмотреть в последний раз на Онорину. Она отходит. Никого не узнает. Должно быть, у нее высокая температура. Ее внучки дают ей пить из грязной, ох, какой грязной чашки!.. Ох, если бы мне пришлось пить из такой чашки!.. Ах, детки, когда я совсем состарюсь, ни на что больше не буду годна, стану вам в тягость, дайте мне одну пилюльку.

- Хорошо, обещаем, - говорит Маринетта. - Дадим, дадим! Пойдемте ко мне в спальню, поболтаем.

И маме приходится вставать со стула и идти за Маринеттой. Все расписано, как на официальной церемонии.

- А как ты себя чувствуешь, Жюль?

- Неплохо.

- Тем лучше!

За дверью она целует Маринетту, благодарит ее. Я взволнован. Я не растроган, а взволнован. Волнует меня не присутствие матери, а сама ситуация. Это просто старуха, на которую я со временем буду похож. Седые, по-прежнему вьющиеся волосы, усохшее тело. Кожа обтягивает кости, и кости вдруг стали заметны!.. На коже какая-то короста, как на деревянной, давно не крашенной стене.

Она горбится. Когда я стою, мне не видно ее страшных глаз. До меня порой долетает блеклая молния, но грома, как когда-то, не следует.

* Почти всегда данная минута мне скучна или противна. Только в воспоминаниях все устраивается, и жизнь развлекает меня.

19 апреля. Очень люблю комплименты. Я на них не напрашиваюсь, но страдаю, когда их мне не говорят, а когда говорят, я тут же останавливаю собеседника: я не даю ему развернуться, как мне хотелось бы.

* Онорина лежит в постели, скорчившись в три погибели. В течение двух недель у нее не действует желудок. Она говорит что-то, но никто не понимает. Тогда она кричит:

- Да удавите же меня!

Простыни, одеяло, все чистое. Две невестки, из которых одна глухая и прислушивается с беспокойством к тому, что говорит другая, - ухаживают за старухой. Заботятся о чистоте - ведь это их наследство. Но перина сгнила. Когда Онорину перекладывают на бок или стараются распрямить ноги (она вопит), во все стороны разлетаются перья. Отдельные перышки прилипают к ее язвам, а ребятишки - все свечи в комнате зажжены - играют перьями.

Она просит пить. Ей держат голову. Она кричит:

- Да не трогайте голову, шлюхи проклятые!

24 апреля. Собака слепого с чашкой в зубах похожа на чайник с ситечком...

* Жаворонок взлетает все выше, выше. Сейчас он сядет на кончик пальца господа бога.

* Цветущая яблоня, нарядная, как шафер. Деревья идут к венцу.

* Все те животные, которых ты не видишь, потому что они удирают, заслышав твои шаги.

* Черный дрозд на белой вишенке.

* Неподвижный бык на зеленом лугу, как белый шар на бильярде.

30 апреля. Тринадцатилетнего воспитанника приюта наняли на работу где-то в Сервоне. Он глуховат. За пятнадцать месяцев заработал сто двадцать франков. Я имел неосторожность сказать, что это немного. Тогда, подняв на меня глаза, - до сих пор он стоял потупившись, - он гордо говорит: