Читать «Дневник (1887-1910)» онлайн - страница 171

Министр ест виноград и слушает комплименты, тяжелые, как удары цепом по голове. Отделение церкви от государства. О Бриане ни слова.

Одному не досталось зеленого горошка, другому салата - вот и весь их комментарий к банкету.

Меня представляют ему, так сказать, в тройном качестве: как мэра, как члена республиканского комитета в Корбиньи и как оратора комитета имени Клода Тилье.

- Господин Жюль Ренар? Я вас знаю. Видел какую-то бумагу из мэрии с вашей подписью. Вы ведь мэр Шитри?

- Да, господин министр.

- У нас тоже есть Шитри, только в департаменте Ионн.

Один из приглашенный величает меня Жаном.

А другой мне говорит:

- Они рассчитывают на вашу речь. Да, да, надеются, что вы их посмешите.

* Похоронив своего дядю, он плакал, разливался! Желая его утешить, Тристан Бернар сказал:

- Ничего, скоро вы успокоитесь.

- А когда?

- Недели через три.

- Ох, как много, - сказал племянник и зарыдал с новой силой.

1 октября. Псовая охота, всякая охота гнусна и не имеет оправдания. Ведь охотятся не для того, чтобы снискать себе пропитание. Если уж можно найти извинение охотнику, так это браконьеру. Он продает дичь и живет этим круглый год.

- Но ведь вы убиваете кур, быков?

- Никакого отношения к охоте это не имеет. Ни курица, ни бык не предвидят своей смерти. И не боятся нас. И живут-то они благодаря нам: их смерть - это, так сказать, уплата долга. Разумное животное не будет колебаться в выборе - быть курицей или куропаткой.

Посмотрите, как в первых числах октября мечутся, обезумев от страха, куропатки. Их жизнь, которую они с таким трудом отстояли против заморозков, засухи, хищников, превращается в кошмар при появлении человека со своей палкой, откуда со страшным грохотом вылетает дым. А теперь посмотрите на курицу, которую вы завтра скушаете за обедом!

* Крестьянин, быть может, единственный изо всех людей, который не любит сельского пейзажа и на него никогда не смотрит.

4 октября. Мама грустит, и грусть ее вполне искренняя, - правда, долго такое состояние не продлится, но оно все же производит впечатление.

Она начинает думать, что одними визитами всего не уладишь.

Грусть: старуха на стуле о двух ножках, который вот-вот развалится. Она наклоняется к очагу, где чадят два полена. А позади - холод кухни.

В своем сыне она видит такого же молчаливого мужчину, каким был ее муж; и это еще страшнее, потому что мужа уже нет.

Для услуг у нее имеется Люси, молоденькая служаночка в трауре, которой, кстати сказать, никогда нет на месте.

Ей уже не хватает сил на прежнюю болтовню. Слова ее падают в огонь, и продолжения не следует. Между фразами долгие паузы.

Она плачет, твердит:

- Ох, как я несчастна! Вы даже представить себе не можете, как я несчастна!

Возможно, несчастна оттого, что не сумела добиться любви ни мужа, ни детей, зря сгубила свою жизнь.

Почему не может она исчезнуть, потихоньку сгореть в очаге, смешать свой пепел с пеплом поленьев!

А ветер! Дыхание всех ветров бушует у ее двери.

* Умер Эредиа. Он оставил только том стихов. И решил, что в этом его спасение: не отвергнет же потомство всего один какой-то томик.