Читать «Деятельность масонства в эпоху возникновения ордена русской интеллигенции» онлайн - страница 8

Совершив революционный переворот во Франции масоны начинают раздувать революционные движения в разных странах Европы, 24 февраля произошло восстание в Париже. 13 марта - в Вене. 18 марта в Берлине. 20 марта вспыхивает революция и в Милане, а 22 марта в Риме, Неаполе и Венеции. Одновременность революционных вспышек в разных странах ясно показывает о наличии единого плана и единого тайного руководства. Английский политический деятель Стратфорд-Каннинг так характеризовал создавшуюся в Европе обстановку: "Жизнь в Европе становится невозможной, надо эмигрировать в Австралию, Канаду или какую либо отдаленную страну. Немыслимо жить с демагогами, социалистами и коммунистами". В это время вышел уже в свет "Коммунистический манифест" К. Маркса и под его идейным воздействием в Париже происходит первое восстание пролетариата против буржуев. К. Маркс с восторгом пишет в редактируемой им газете: "С победой красной республики в Париже, армии двинутся изнутри страны через ее границы, и тогда мы воскликнем: "Горе побежденным". Вместе с масонами К. Маркс возлагает большие надежды на начавшуюся в 1849 г. революцию в Венгрии. Николай I с тревогой наблюдал за происходившим в Европе. Тем более что члены возникшего уже в это время Ордена Р. И. в лице организации Петрашевского подготовляли восстание. Во время пребывания в Москве в апреле 1849 года он получил сообщение об открытии заговора Петрашевского (в свое время мы докажем, что члены кружка Петрашевского были вовсе не такими безобидными овечками утопического социализма, как их обычно изображают историки-интеллигенты). Положение в России было весьма напряженным. Летом 1848 года Маркс с радостью пишет об остром политическом положении в России: "...свирепствующая холера, мелкие восстания в разных губерниях, подготовлявшаяся в Петербурге, НО ВО ВРЕМЯ ПРЕДОТВРАЩЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, заговор в Варшавской цитадели, вулканическая почва в Царстве Польском". (Карл Маркс и Ф. Энгельс, т. IV, стр. 256). Революционная зараза явно проникала и в Россию. Когда поляки, русские подданные (Бем, Дембинский и др.) начали принимать активное участие в венгерском восстании и можно было ожидать появление их на границах Польши, а в Вильно поляки пытались захватить арсенал, Николай I решил выступить на подавление восстания в Венгрии. "Полагаю, - писал он фельдмаршалу Паскевичу, - что скоро настанет время действовать. Не одна помощь Австрии для укрощения внутреннего мятежа, и по ее призыву, меня к тому побуждает, а чувство и долг для защиты спокойствия пределов Богом вверенной мне России меня вызывает на бой, ибо в венгерском мятеже ЯВСТВЕННО ВИДНЫ УСИЛИЯ ОБЩЕГО ЗАГОВОРА ПРОТИВ ВСЕГО СВЯЩЕННОГО И В ОСОБЕННОСТИ ПРОТИВ РОССИИ. Приняв сие за основание и буде австрийцы повторят просьбу, разрешаю тебе вступать, призвав Бога на помощь". Подавив восстание в Венгрии, на победу которого так надеялись и масоны и К. Маркс, Николай I надолго отодвинул возможности реализации революционных замыслов масонов и народившихся только что коммунистов. "Австрийская империя спасена была Николаем I летом 1849 г. от распадения и гибели: так полагали не только Николай и Нессельроде, но и Франц-Иосиф, и австрийский канцлер Шварценберг, и вся Европа... Разгром Венгрии царской интервенцией был, по существу, заключительным актом поражения европейского революционного движения" (Тарле. Крымская война. Т. I. стр. 11). То есть, говоря иначе, Николай I сорвал революционные замыслы европейского масонства. В мемуарах "Мысли и воспоминания" кн. О. Бисмарк заявляет: "В истории европейских государств едва ли найдется еще пример, чтобы монарх великой державы оказал соседнему государству услугу, подобную той, которую оказал Австрии Император Николай. Видя опасное положение в каком она находилась в 1849 году, он пришел ей на помощь с 150.000 войском, усмирил Венгрию, восстановил в ней королевскую власть и отозвал свое войско, не потребовав за это от Австрии никаких уступок, никакого вознаграждения, не затронув даже спорного Восточного или Польского вопроса. Подобная же бескорыстная, дружеская услуга была оказана Николаем и Пруссии во внешней политике во время Ольмюцкой конференции. Если бы даже эта услуга была вызвана не одним дружеским расположением, но и соображениями политического характера, все же она превосходила все то, что один монарх сделает когда-либо для другого и может быть объяснена только властным и в высокой степени рыцарским характером самодержавного монарха. Император Николай смотрел в то время на Императора Франца-Иосифа как на своего преемника в роли руководителя консервативным Тройственным союзом, который был призван, по его мнению, бороться с революцией во всех ее проявлениях. В Венгрии и в Ольмюце Император Николай действовал в убеждении, что он, как представитель монархического принципа, предназначен судьбою объявить борьбу революции, которая надвигалась с Запада. Он был идеалист, и остался верным самому себе во все пережитые им исторические моменты". "Но, Европа, - как это много раз, справедливо указывал Ф. Достоевский в "Дневнике Писателя", - ... не верит ни благородству России, ни ее бескорыстию. Вот особенно в этом "бескорыстии" и вся неизвестность, весь соблазн, все главное, сбивающее с толку обстоятельство, всем противное; всем ненавистное обстоятельство, а потому ему никто и не хочет верить, всех как-то тянет ему не верить. Не будь "бескорыстия" - дело мигом стало бы в десять раз проще и понятнее для Европы, а с бескорыстием тьма, неизвестность, загадка, тайна! ...В самом деле, в Европе кричат о "русских захватах, о русском коварстве", но единственно лишь, чтобы напугать свою толпу, когда надо, а сами крикуны отнюдь тому не верят, да и никогда не верили. Напротив, их смущает теперь и страшит, в образе России, скорее нечто правдивое, нечто слишком уж бескорыстное, честное, гнушающееся и захватом и взяткой. Они предчувствуют, что подкупить ее невозможно и никакой политической выгодой не завлечь ее в корыстное или насильственное дело. ...Одну Россию ничем не прельстишь на неправый союз, никакой ценой". В травле Николая I и России приняли самое активное участие вместе с европейскими масонами духовные последыши русского масонства члены Ордена Р. И. Двое из трех основателей Ордена Р. И. - Герцен и Бакунин оказываются накануне революционных событий 1848 года в Европе, выпущенные, неизвестно по каким соображениям Бенкендорфом. Герцен и Бакунин становятся русскими маркизами де Кюстин: пишут в иностранной печати клеветнические статьи об Имп. Николае I и о русском самодержавии и о русском историческом прошлом вообще. Герцен приехавший в Европу раньше, тоже старается вооружить всех знакомых политических деятелей, сознательных и бессознательных, латных и бесплатных агентов европейского масонства ненавистью к Имп. Николаю. На получаемые им от крепостных крестьян деньги Герцен имеет возможность содержать известный в Париже политический салон. В салоне Герцена можно встретить самых выдающихся революционных бесов всех стран: Прудона, Карла Маркса, Гарибальди, Энгельса и др. Бакунин мечется по всей Европе: где пахнет восстанием, там и он - в Париже, Брюсселе, Праге, Дрездене. Его заветный план - использовать силы европейских революционных движений против России. Он мечтает поднять против России поляков, чехов, сербов, все славянские племена, раскольников - всех, кого возможно. Россия, управляемая царями главное препятствие на пути всемирной революции, революции беспощадной и всесметающей: задача уничтожения России - это самая главная задача европейского революционного движения. Это Бакунин повторяет всегда, в каждой своей речи. Услышав о том, что войска Паскевича разбили венгерских мятежников находившихся под командованием русского поляка Дембинского. Тургенев писал Виардо: "Но зато русские разбили Дембинского. К черту всякое национальное чувство. Для человека с сердцем есть только одно отечестводемократия, а если русские победят, ей будет нанесен смертельный удар" (Письмо Тургенева Виардо 29 мая 1849 г.). Как видим письмо Тургенева сильно попахивает масонскими идейками, крепко усвоенными большинством членов Ордена Р. И. Поступив как идеалист, Николай I, конечно, не понравился представителям европейского эгоизма, и против него единым фронтом начали выступать и спасенные им европейские монархии и революционеры, стремившиеся сбросить этих монархов. "Когда летом 1849 г. русские войска подавили венгерское восстание, то Николай I предстал перед Европой в ореоле такого мрачного, но огромного могущества, что с тех пор тревожные опасения уже не покидали не только либеральную, но отчасти и умеренноконсервативную буржуазию в германских государствах, во Франции и Англии. Будущее "русского нашествия" представлялось напуганному воображению как нечто в виде нового переселения народов, с пожарами, "гибелью старой цивилизации", с уничтожением всех материальных ценностей под копытами казацких лошадей" (Тарле. Крымская война Том 1). Художниками, рисовавшими ужасные картины "русского нашествия" во всех странах были, конечно масоны и связанные с ними тайные революционные общества. Обыватель, человеческая толпа всегда глупа и она верила и трепетала. А ведь еще многие в Европе были свидетелями русскоказацкого нашествия на Европу во время войн с Наполеоном и знали на личном опыте, что русско-казацкое нашествие носило гораздо более культурные формы чем предшествовавшие ему нашествия войск революционной Франции. "Немудрено, что и Пальмерстон в Лондоне, и Наполеон III, и Стрэтфорд-Редклиф в Константинополе, сами вовсе не поддавшиеся этим обывательским страхам и преувеличениям, очень хорошо учитывали, насколько для их дипломатической игры благоприятна подобная атмосфера. В частности, Наполеон III вполне мог ждать, что единственный его поступок, который всегда вызовет одобрение со стороны его политических врагов слева, это война против Николая". (Тарле. Крымская война, т. I, стр. 134). То есть произошло то, что не раз бывало до этого, и не раз и после. "Россия хоть и не простачок, - писал Ф. Достоевский в "Дневнике Писателя" за 1876 г., - но честный человек, а потому всех чаще, кажется, верила в ненарушимость истин и законов этого равновесия (политического равновесия Европы. - Б. Б.) и много раз искренно сама исполняла их, и служила им охранительницей. В этом смысле Россию Европа чрезвычайно нагло эксплуатировала. Зато, из остальных равновесящих, кажется, никто не думал об этих равновесных законах серьезно, хотя до времени и исполнял формалистику, но лишь до времени: когда, по расчетам, выдавался успех всякий нарушал это равновесие, ни о чем не заботясь. Комичнее всего то, что всегда сходило с рук и всегда тотчас же наступало опять "равновесие". Когда же случалось и России, - не нарушать что-нибудь, а лишь чуть-чуть подумать о своем интересе, - то тотчас же все остальные равновесия соединялись в одно и двигались на Россию: "нарушаешь, де, равновесие".