Читать «Дневник читателя» онлайн - страница 3

Но тогда что означают «народная правда», «народная сила», «народное назначение»? А ничего они не означают, даже в диапазоне от литературы до гадания на бобах. Разве что эти понятия содержательны в сословно-профессиональном смысле, ибо «народная правда» интеллигента прежде всего включает в себя гласность, чернорабочего – прочный паек, селянина – выпить и закусить. Разве что Достоевский иное имел в виду, оперируя такой трансцендентальной категорией, как народ, именно народ православный, объединенный не столько языком, сколько Христовой верой, – отсюда и его «правда», и «сила», и «назначение», которые в прочих редакциях не понять. Тогда по крайней мере все встает на свои места: не надо никакого просвещения, а достаточно истины от Христа, которая заменяет рессорные экипажи, химию и асфальт, «всемирная отзывчивость» нашего хлебопашца заключается в том, что ему смешно, когда моются каждый день, «правда» – в псалтири, «сила» – в соборности, она же коллективизм, «назначение» – в аннексии Константинополя, а интеллигент, «столь возвышающийся и до сих пор над народом в гордости своего европеизма», – инородец и негодяй. Тут не то чтобы без критики чистого разума, без страдательного наклонения не обойтись: если б Достоевский прожил дольше да дотянул бы до великого Октября, каково бы ему показался народ-богоносец, который легко, то есть при первой же возможности, расплевался с истиной от Христа.

Слава богу, усилиями всех сословий мы за два столетия выработали беспримерный подвид человека разумного – русского интеллигента, умницу, тонкого душеведа, безукоризненно нравственную единицу, и с какой стороны ни присмотришься – рафине. Стало быть, ему что угодно можно пожелать, например, последовательности, но только не перехода к «правде народной», поскольку таковой означал бы явную деградацию от «Медного всадника» в сторону пищалки «уди-уди».

Впрочем, есть одно качество, которое между нами, русскими, можно считать действительно общенациональным, – это культура общения, в частности, способность разговориться по душам со всяким встречным-поперечным, почувствовать кровную близость с человеком, вовсе тебе не знакомым, – вот в этом смысле мы точно народ, который един как перст. У Пришвина есть примечательный диалог:

«– Ты за что, солдат, воевал?

– За родину.

– А что есть твоя родина?

– Это такая земля, где каждая встречная старушка – “мамаша”, а каждый встречный старичок – “папаша”. Вот за это и воевал».

А так, конечно, нет понятия более отвлеченного и невнятного, чем «народ».

Русский читатель, то есть существо ненасытное и в своем роде самоотверженное, читает все, что ни попадается на глаза. Хорошо это или плохо, вывести мудрено. С одной стороны, вроде бы плохо, поскольку у нас имеется целая культура инскрипции на заборе, но, с другой стороны, вроде бы хорошо, поскольку нет такой гадости, которая так или иначе не способствовала бы деятельности ума.