Читать «Дневник читателя» онлайн - страница 19

Итак, на Руси главное действующее лицо – женщина, и эта истина имеет вполне математическое лицо. Чем скорее мы с ней смиримся, тем это будет даже патриотичней, а то как бы их сестра, окончательно осерчав на нас, остолопов, не отправилась бы обеспечивать обороноспособность куда-нибудь еще, где ее оценят и вознесут.

Жак Неккер пишет: «Нравственность в природе вещей» – и это на первый взгляд проходное соображение провоцирует настоящий разгул мысли вокруг вековечного вопроса: откуда берется зло?

А действительно, откуда оно берется, если нравственность в природе вещей, или, может быть, не прав Жак Неккер, или по меньшей мере зло так же естественно, как добро?

Как раз сдается, что Неккер прав. Собственно говоря, зло есть больше отношение, чем феномен, и существует оно постольку, поскольку человеческое сознание способно определить его как нечто противное норме и естеству. Вот живая природа не ведает зла, если не считать генетического знания на тот счет, что бытие есть добро, а небытие – зло. Между тем в природе только пауки пауков едят, а уже «ворон ворону глаза не выклюет», и лиса лисе не откусит хвост – следовательно, зло в законодательном порядке выведено за рамки одного вида и немыслимо, как людоедство среди коров. Таким образом, человек, по логике вещей, должен был бы являть собой предел нравственного совершенства, ибо, с одной стороны, он умеет провести разницу между пощечиной и поцелуем, а с другой стороны, он – высшее животное и венец. Так вот поди ж ты: на такое лихо способен человек, этот конечный продукт природы, которого не знает ни одна из пяти стихий.

Вместе с тем очевидно: человек оттого и человек, что он носитель врожденного нравственного закона, то есть способности наитием отличать доброе от дурного и понимать последнее как нечто противное норме и естеству. Иначе чего бы он ужасался смертоубийству, хладнокровно относился к посторонней собственности, сострадал бы чужому горю и в 99 случаях из ста предпочитал пощечине поцелуй... Видимо, человек расчетный вышел настолько универсальным, способным на все, даже на самоуничтожение, что оказалась под сомнением его способность к социальному бытию. И вот поскольку высшие качества человека могут проявляться только через общение с себе подобными, постольку возникла необходимость ограничить его внутренним законом, ибо злодейство, в диапазоне от убийства до мелкого воровства, на деле куда выгодней и занятней, чем, скажем, переплетное мастерство.

Но тогда логично будет предположить, что способность человека, например, к нанесению тяжелых телесных повреждений есть признак выпадения из подвида хомо сапиенс в какой-то иной подвид. Вернее всего, это будет узкая группа лиц, которые страдают латентными душевными заболеваниями, может быть, не опознанными современной психиатрией, но при этом самого медицинского существа. Как правило, эти особи пребывают в своем уме, но даже в том случае, если злодейство вызвано непосредственным интересом, положим, материальной выгодой или местью, очевидно, что тут налицо лишь повод, а первопричина зла, видимо, такова: субъект всякого насильственного преступления – не то чтобы не человек, а, так скажем, ограниченно человек. Видимо, в известный период жизни, когда образуется нравственный аппарат, что-то у иных особей заедает в машинке, ответственной за правильное психическое развитие, и в результате является нечто промежуточное, уродливое, как тритон. Такие особи не отличают добра от зла, всесторонне враждебны миру и страдают своеобразной амнезией, то есть из всех человеческих навыков способны только жалеть мамаш да знают, как расстегиваются штаны. Недаром собирательный образ так называемого матерого уголовника дает точно такую же картину, что наблюдается среди душевнобольных, склонных к самоубийству: злодей настолько не уважает человека в самом себе, что ему ничего не стоит, например, вскрыть себе вены, проглотить тюремную ложку или засыпать толченым стеклом глаза.