Читать «Романтика латиноамериканской прозы» онлайн - страница 4

Еще об одном. Речь заходила здесь о том, что время у нас якобы итоговое и вершинное. А по-моему, в истории человечества таких итоговых и вершинных времен встречалось немало. В особенности для тех людей, которые в это верили. Порой назывались и даты. Скажем, 1400 год, когда ожидался конец мира. Иногда происходили события более оптимистические, и они тоже казались вершинными и итоговыми. Поэтому и явления литературы, представляющиеся нам вершинными и итоговыми (впрочем, гениальные произведения всегда вершинные и итоговые), могут оказаться явлениями промежуточными, а с другой стороны, вечными, причем на других витках спирали человечества они смогут приобрести и новые качества. Или новые отсветы.

Что же касается влияния латиноамериканской прозы на другие литературы, то и тут вопрос непростой. Влияния бывают разные. Иногда скорые, но и чисто внешние. Иногда то или иное явление "не спеша" входит в культуру другого народа, порой через столетия, как, например, творчество Достоевского. Тут влияние оказывается естественным и глубинным. Оно как бы уже "в крови" новых поколений. Порой же влияние новой человеческой позиции, или даже позы, как, скажем, "байроническое" влияние, способно удержаться лишь на двадцать-тридцать лет.

Роман Гарсиа Маркеса, произведя впечатление, напомнил нам, как можно использовать те или иные литературные приемы, и старые, и связанные с особенностями латиноамериканской культуры. Но вряд ли он "поколебал" литературные привязанности уже сложившихся мастеров. Да и, как правило, сильные увлечения новым талантом испытывают прежде всего молодые литераторы с не сложившимися еще художественными и жизненными принципами.

Когда же говорят о влиянии латиноамериканской прозы на таких писателей, как Амирэджиби или Айтматов, то тут есть натяжка. Эти личности самостоятельны и сами по себе велики (Амирэджиби и написал-то "Дату Туташхиа" раньше, чем прочитал Гарсиа Маркеса). Приемы же, напомненные Гарсиа Маркесом, они использовать, не изменяя себя, могут. Это дело естественное. Вспомним хрестоматийный пример с тем же Мэтьюрином. Известно, что "Мельмот-скиталец", ныне полузабытый, но не достойный забвения, был внимательно прочитан многими писателями Европы и России. Считается, что из "Мельмота" "вышли" "Шагреневая кожа" Бальзака, "Черт в бутылке" Стивенсона. Тут вспоминали "Страшную месть", но "Страшная месть" вышла не только из украинского фольклора, а из страниц "Мельмота". Там есть и свой Плюшкин. Из "Мельмота" возникли первые строки "Евгения Онегина", да и в самом Онегине первых глав есть что-то мельмотовское. В связи с "Мельмотом" можно вспомнить лермонтовского "Демона", "Странника" Александра Фомича Вельтмана. Есть в "Мельмоте" и разговор с великим инквизитором. Достоевский тоже увлекался Мэтьюрином.