Читать «Мой брат Том» онлайн - страница 88

— Пегги уезжает сегодня дневным поездом.

— Куда?

— В Каслмэйн.

— В Каслмэйн!.. О господи! — почти простонал Том.

Часов ни у меня, ни у него не было, но мы умели определять время по солнцу и понимали, что успеть можно только чудом. Том сел в коляску, я с трудом развернулся и погнал мотоцикл обратно по узкой дороге, над которой в горячем полуденном воздухе еще висела поднятая мной пыль. Том открыл и снова закрыл ворота, мы помчались мимо заброшенных домов, проехали через мост и со скоростью шестьдесят миль понеслись было по шоссе, но тут вдруг Том дернул меня за рубашку.

— Мы не успеем, Кит! — закричал он. — До станции еще далеко. Давай к переезду за рощей.

Я свернул с шоссе у чахлой апельсиновой рощицы и тряским проселком выехал к железнодорожному полотну. Почти в ту же минуту из-за поворота показался паровоз, тянувший за собой длинную цепочку черных и коричневых вагонов. Том выпрыгнул из коляски и одним духом взбежал на насыпь у самого переезда.

Я знал: где-то там, в одном из этих вагонов, сидит Пегги и смотрит в окно. Но с какой стороны? Скорей всего, с этой. Поезд еще шел в черте города, понемногу набирая скорость. И вдруг я увидел Пегги, а она в это же мгновение увидела Тома, вскочила, стала дергать окно, не смогла с ним справиться и, бессильно вцепившись руками в раму, прижала к грязному стеклу искаженное отчаянием лицо. Том бежал за вагоном, в шуме и грохоте я различал его крик: «Пегги! Пегги! Пегги!..»

Но она уже промелькнула мимо; исступленный зов Тома ушел в пустоту, в небытие.

Мы стояли на насыпи, пока поезд не скрылся из виду. Завершилась расправа, которую учинили над Томом и Пегги наш город, и наши семьи, и наша злоба, и наш тупой фанатизм, и себялюбивая узость нашего самоутверждения.

Пегги уехала в Каслмэйн. Мы понимали, что это значит. Она уехала, чтобы стать монахиней и навсегда исчезнуть за стенами женского монастыря св.Винсента.

18

Осталось лишь немногое досказать о Томе и о Пегги, да и это немногое уже не связано с Сент-Хэлен, хоть Тому еще пришлось промучиться там какое-то время.

В контору отца он больше не вернулся. Его стычки с отцом участились, стали еще более бурными; они спорили о политике, о религии, чести, совести, истине, правосудии, существующем порядке вещей, но никогда эти споры не касались ни Пегги, ни Локки, ни нравов нашего города, ни той истории, что окончательно разделила пути Тома и отца. Отец ни в чем не раскаивался, он был глубоко уверен, что поступил правильно и не мог поступить иначе. Закон по-прежнему оставался для него единственным непреложным мерилом человеческих поступков, и всеобщее негодование, вызванное его действиями на суде, нимало его не тронуло, разве только еще усилило его презрительное отношение к австралийцам и к тому, что он считал чисто австралийской неспособностью разбираться, где добро и где зло. Бог есть бог, закон есть закон, отец есть отец — для меня это были три абсолюта, незыблемых и непререкаемых. А Том не стеснялся посягать на любой из них, чем доводил отца до бешенства.

Для многих последователей Фрейда человеческое поведение всегда окрашено в сугубо субъективные тона: ни белого, ни красного, ни синего, ни черного, лишь неопределенные оттенки серого. Не знаю, удалось ли бы подвести под эту мерку поведение Тома. Правда, за один день он потерял все свое уважение к закону и к отцу. Правда и то, что в своей смятенности он бросился к старому Гансу Драйзеру и, быть может, если б не мама, ушел бы к нему совсем.