Читать «Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных» онлайн - страница 4

И еще - к какому виду или подвиду загадочных случаев мож но отнести этот? Только к внесистемному, которые мы и рас сматриваем в данном разделе!

"КИРПИЧ" ПОД ШКАФОМ И УПРЯМЫЙ СПАСИТЕЛЬ ГРИГОРЯНЦ

Следующие два случая относятся к моему раннему детству, когда я уже хорошо запоминал происходящие вокруг меня со бытия. Случаи эти имели место в городе Тбилиси, где я и ро дился.

Я уже говорил, что о самом рождении да и о первых двух трех годах жизни знаю только понаслышке. Через год и девять месяцев после моего рождения началась война. К сожалению, а может быть, и к счастью, этого этапа своей жизни я не помню: я почти все время болел чемто желудочнокишечным, так, что голова почти не держалась на шее - повисала от слабости. Отца забрали в армию в самом начале 1940 года, и главой дома остал ся муж бабушки - Федор Кириллович Зиновьев. Туго ему при ходилось, - вопервых, он был единственным кормильцем се мьи, вовторых, ему припоминали его белогвардейское прошлое, а втретьих, - чуть не приписывали участие в троцкистско зиновьевском блоке. Изза фамилии. Люди при этом забывали, что Зиновьев - это исконно русская фамилия, а "враг народа" Зиновьев ("бойфренд" Ленина и его "сожитель" по шалашу в Разливе) был Радомысльским, а до этого - Апфельбаумом. Ви димо, для того чтобы, если его спросят: "А кем вы были до Зино вьева?", ответить - "Как кем - Радомысльским!", а потом уже огорошить любопытного колоритной фамилией Апфельбаум. Неужели можно было спутать белого офицера, дворянина Зи новьева с Апфельбаумом? Но путали по безграмотности.

Так вот, лечил меня от перманентного поноса врач - армя нин Григорянц. Но лечение не помогало, и голова моя повисала на немощной шее все больше и больше. Зиновьев не стерпел экспериментов над малышом и, схватив свою белогвардейскую шашку (она до сих пор висит у меня на стене), изгнал злосчаст ного эскулапа. Может, и зря, так как врача этого все очень хва лили. А потом началась война, кормильца Зиновьева мобилизо вали, и есть стало нечего. И хоть понос при этом прошел сам собой, но начался голод, и бедная голова моя окончательно по висла, на сей раз с голодухи. Несмотря на то что последнюю еду оставляли мне. Однако размоченный в воде черный хлеб и ва реные кукурузные зерна я не усваивал и медленно угасал.

Помню случай, происшедший на Новый, то ли 1943, то ли 1944 год. Похоронки на отца и Федора Кирилловича Зиновьева уже пришли, и бабушка, собрав ненужную теперь одежду на ших мужчин, пошла на тбилисский Дезертирский базар. "Кол хозный рынок Первомайского района" - никто так не хотел его называть, потому что это был форменный базар, где еще дезер тиры Первой мировой войны продавали свое обмундирование и разные ворованые вещи. Кто знает Тбилиси с 20х по 70е годы прошлого века, тот помнит, что такое Дезертирский базар. Ба бушка иногда брала туда меня с собой, и я не знал места более отвратительного. Голодные люди просили продавцов дать им хоть кусок на пропитание, но те гнали их, и не было этим го лодным ни помощи, ни защиты. Торговля - хороша она тогда, когда есть закон и благополучие в стране. Но нет ничего омер зительнее и страшнее торгаша, когда он становится хозяином положения.